Читать книгу - "Википроза. Два Дао - Борис Акунин"

стену, и если бы он это сделал, моя башка разлетелась бы на куски, потому что стена каменная. Вот я и полез за «браунингом», находясь в полном несознании от страха, а товарищ комкор хвать меня за руку, и потом всё само собой вышло…

Дальше Абрамов слушать не стал, придя к выводу, что Пушкин насчет Майорчика прав: человечек — смитьё, что на одесском означает «мусор».

Гулко стукнул ладонью по столу. Арестант поперхнулся, втянул голову в плечи.

— Слушай, Зайдер, ты горбатого лепить заканчивай. Не хватал тебя товарищ Котовский ни за грудки, ни за руку. И выстрела в упор не было. Иначе дырка на гимнастерке была бы опалена, а следов ожога нет. Ты вообще не стрелял из своего «браунинга». Ствол не пахнет порохом. Две пули из магазина ты вынул заранее, что доказывает, во-первых, наличие предварительного умысла, а во-вторых, что ты был в сговоре со стрелком. Кто был второй, Зайдер? Кто засел в кустах слева от крыльца? Что за снайпер такой при свете луны с пятнадцати метров попал точно в сердце? А вторую пулю потом выпустил в молоко, чтобы имитировать беспорядочную пальбу.

— Чтобы чего беспорядочную пальбу? — пролепетал Зайдер. В его глазах заметался ужас.

— Чтобы изобразить, будто убитый выкручивал тебе руку, а ты палил вслепую. Отпираться бесполезно. Говори всю правду. Иначе я с тобой знаешь что сделаю?

— Боюсь себе за это даже подумать, гражданин начальник…

Ответ был еле слышен. Арестованный съежился.

— А ты себе за это не думай. Я тебе расскажу. Сейчас пойду выясню у здешних товарищей, кто в ГПУ лучше всех выколачивает признания, и прикажу бить тебя по самым чувствительным местам до тех пор, пока не поумнеешь. Посиди минут десять-пятнадцать, посоображай, не лучше ли всё рассказать начистоту.

Абрамов велел конвойному не спускать с задержанного глаз, а сам отправился к начальнику изолятора. Спросил: кто у них работает по допросам с применением спецсредств. «Не применяем, инструкция запрещает», — ответил начальник московскому человеку после короткого колебания.

— Понятно, — усмехнулся Абрамов. — Тогда просто выдели мне сотрудника, кто на морду пострашнее. Применять спецсредства скорее всего не понадобится, объект хлипкий. А если понадобится, мы с тобой за это… тьфу, про это снова поговорим.

Тут зазвонил телефон. Начальник сказал в трубку:

— Он у меня. Передаю.

И Абрамову:

— Товарищ замнаркома. Говорит, срочно.

В трубке заурчал мягкий баритон Карлсона.

— Я на телеграфном проводе с секретариатом ЦК. Завтра утром на политбюро будут обсуждать заявление по поводу убийства товарища Котовского. Аппарат подготовил два текста: гневно-обличительный и сдержанно-скорбный. В первом объявляется, что красный герой пал от руки врагов СССР. Во втором просто печаль и всякое-разное про увековечивание памяти. ЦК запрашивает предварительное заключение. У нас обоих. Если убийство бытовое, пойдет вторая редакция. Тут дело большой политважности, сам понимаешь.

Еще бы не понять, подумал Абрамов. В случае если Котовского угробили внешние враги, это жертва по линии Коминтерна и под заявлением на первом месте будет подпись Зиновьева. Если же дело внутреннее — подпись Сталина. И вся партия, весь аппарат увидят, кто в таком важном документе на верхней позиции.

— Каково твое мнение? — спросил Карлсон. — Что передать товарищам?

— Закордонного следа не обнаруживается, — твердо ответил Абрамов. — Если убийство совершил враг, то внутренний.

— Ты хочешь сказать, что это, может быть, не бытовуха?

В голосе замнаркома прозвучала тревога. Надо было его успокоить.

— Это уж вы в ГПУ разбирайтесь. Мое дело было — проверить по нашей линии. Следа Сигуранцы я не вижу. Поэтому расследование со стороны Коминтерна сворачиваю. Так товарищам и передай. Само собой, дождусь проводов в последний путь — чтобы присутствовал представитель от ИККИ. Произнесу речь, и назад в Москву. Когда церемония?

— Послезавтра в 10 утра с вокзала отправится траурный поезд к месту, где строят мавзолей. Профессор Воробьев обещал закончить свою работу и подготовить тело к транспортировке… Значит что? Сдержанная скорбь?

— Ты передай мое мнение, а уж там как решат. Сейчас закончу допрашивать Зайдера — для отчета, и больше ни во что влезать не буду.

Кажется, Карлсон успокоился. Попрощался по-дружески.

— Так что, не надо сотрудника? Который со страшной мордой? — спросил начальник изолятора, вслушивавшийся в каждое слово.

— Надо-надо. Пусть за дверью стоит. Понадобится — кликну.

Когда вернулся в допросную, Зайдер выглядел уже не напуганным, а решительным. Кусал нижнюю губу, супил брови.

— Я готовый давать показания! — крикнул он, вывернув шею — прикованные руки не давали повернуться к двери всем туловищем. — Чем к вашим костоломам попадать, пускай меня лучше потом на киче порежут! Быстро помирать — не медленно!

— Молодец, — похвалил его Абрамов. — А если красиво споешь, не сфальшивишь, я тебя в спецблок устрою. Там никто не порежет. Ну, выкладывай.

Допрос продолжался долго. Протокола Абрамов не вел, делал записи в своей книжечке. Исписал не один десяток страничек.

Вернулся на казенную квартиру задумчивый и хмурый.

Корина уже ждала. Судя по скучающему виду давно.

Спросил ее:

— Что тамбовская версия?

— Пустышка. Просто тетка из Тамбовской губернии. Приехала на заработки. Что устроилась в дом отдыха посудомойкой, когда там жил Котовский, случайное совпадение. Я ее пока не отпустила. Отправила со здешнего телеграфного пункта запрос в тамбовскую милицию — та ли, за кого себя выдает. Но сомнений у меня нет. Обычная курица. Я тоже хороша, дуру сваляла. Надо было не в молчанку играть, когда я эту Матрену из Чабанки везла, а пощупать ее. У тебя что-нибудь есть?

— Есть-то есть, да не про нашу честь, — вздохнул Абрамов. — Потянулась нитка, но для нас с тобой неинтересная. Как ты помнишь, вечером, перед убийством, к Котовскому из города приехал старший бухгалтер Цувоенпромхоза. Это контора, ведающая хозяйственно-коммерческой деятельностью армии.

— Помню. Семен Маркович Ривкинд. Карлсон сказал, что он не при чем.

— Очень даже при чем. Зайдер показал, что двадцать процентов сахара, производимого заводом, списывал в некондицию и через Ривкинда уводил налево. Это очень серьезные цифры, сотни тысяч рублей в год. То-то у скромного начальника заводской охраны золотые часы и портсигар с алмазным вензелем. Котовский откуда-то узнал об этих махинациях, вызвал обоих гавриков в Чабанку. Ривкинд предварительно встретился с сообщником. Зайдер запаниковал, а бухгалтер говорит ему: не трясись, проблему решат. Дал инструкцию — вынуть из «браунинга» два патрона, заманить Котовского на крыльцо, причем обязательно на лунный свет.

— И всё? — разочарованно протянула Корина. — Хищение соцсобственности? Товарищ Зиновьев расстроится. Что будем делать? Едем брать Ривкинда?

— Утро вечера мудренее. На работе мы бухгалтера уже не застанем, присутствие закончилось, а брать его дома — это придется у