Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

– Вот как? Мне, стало быть, князю не служить? – Володислав задумчиво прикусил губу.

– Тако. Гляжу, верно меня уразумел. Около княжого стола нечего всем вам троим вертеться. Смутные времена ожидают Галичину. Ведаете, что пренебрёг князь княгинею своею, завёл себе полюбовницу.

– И что с того? – пожал плечами Володислав. – Мало ли князей так живут? Иные и не одну полюбовницу имеют.

– Оно верно. Да токмо бояре в Галиче многие сторону княгини держат. Вот с ними-то, сын, и надобно тебе снестись. Сторожко, тихонько, но войди в круг недовольных. А далее сам смекай. Вы же, – обратился Лях к притихшим молодшим, – покуда крепче за князя держитесь. Трудно сказать ныне, чья перемога[139] будет. Потому и порешил я, что лучше вам разделиться. Но… поклясться вы должны, что брат брата в беде не бросите николи, что помогать ему станете! Друг за дружку крепко стойте! Тогда никто вам не страшен будет: ни князья, ни бояре галицкие. Уразумели?

– Уразумели, отче, – отвечали братья хором.

Лях слабо улыбнулся. Кажется, дошёл до сынов его дальний замысел. Жаль, самому ему не створить уже того, что удастся им. Пролетела, промчалась кобылицей лихая молодость, впереди – одни болезни тяжкие, одни охи да вздохи!

Ещё сказал в тот вечер сынам своим Лях:

– Ворога своего главного такожде должны вы ведать. Костька Серославич – он матушку вашу сгубил. Готовила матушка ваша заговор супротив Ярослава, переписываться стала с князем Изяславом Давидовичем, привлекла к делам сим многих опальных бояр галицких. Оказался средь них и Костька. Да токмо предал он нас, открылся княгине Ольге, переметнулся на сторону Осмомысла! А после, как сведала княгиня Ольга о помыслах наших тайных, людишки Костькины матушку вашу и сгубили. Тако говорят. Будь он проклят, гад этакий! Отомстите ему, сыны, как час пробьёт. Остерегу от одного: не торопитесь. В силе покуда Костька. А вот когда слабость его учуете – бейте, не бойтесь! Верую: отольются ему слёзы ваши сиротские!

Окончил на том Лях толковню. Каждый из сыновей подошёл к нему, принял благословение, облобызал старческую отцову десницу.

Опустела горница, тускло чадил на стене факел. Сидел в одиночестве, сгорбившись, положив руки на стол, старый боярин, вспоминал былое, вздыхал. По щеке его покатилась вниз, скрывшись в жёсткой бороде, горькая одинокая слезинка.

Глава 21

Императорский хрисовул на багряном пергаменте с золотой вислой печатью лежал перед Ярославом на столе. Не вспоминал базилевс Мануил о вассалитете покойного Владимирка, не проскальзывало меж строк замысловатого греческого письма столь ненавистное Ярославу слово «hуpospondos». Напротив, император обращался к нему, как равный к равному, называл почтительно «господарем Галицкой земли». В послании, переданном Осмомыслу двумя епископами, прибывшими к его двору во главе пышной свиты, говорилось, что Мануил прощает своего двоюродного брата Андроника, а с ним, князем Руси Червонной, намерен заключить союз против короля угров. И просит направить в Землин, на берега Дуная, отряд галицкой дружины, поставив его под начало Андроника, мужа искусного во владении оружием и в способах ведения боя.

На предложение базилевса Ярослав после недолгих размышлений решил ответить согласием. У всех на памяти было бесчестье княжны Евфросиньи и предательство Иштвана. Князь собрал в горнице бояр, слушал их советы, смотрел на поддакивающих его словам Чагровичей, на сомнения Филиппа Молибогича, на молчавшего в глубоком раздумье Семьюнку. Разные были они, бояре, это было и хорошо, но порой и пугало его. А как схватятся за мечи в жарком споре, или соберут своих подручных да пойдут тузить друг дружку. Галичине нужен был мир и нужна была крепкая рука. Но достаточно ли сильна его, Ярослава, десница? Велика ли власть его над всеми ими?!

Нужна была помощь Церкви – ох, как нужна! Но Козьма – не тот человек, чтобы поддерживал его начинания! Слышал не раз Ярослав, как злобно шептались у него за спиной клирики[140] из окружения епископа, да и сам Козьма иной раз мог подлить масло в огонь. Осуждали его за связь с Анастасией, за то, что живёт с ней невенчанный и при живой жене. Ещё не могли простить того, что отнял у одного из монастырей два богатых села и отдал их Чагру, отцу своей полюбовницы. Может, и не надо было так поступать, да не смог, в который уже раз, он, Ярослав, отказать в просьбе любимой, утопал он в серых с раскосинкой очах её, лишаясь воли и разума.

…В решении о союзе с империей ромеев епископ Козьма князя поддержал.

– Греки – единоверцы суть наши, не латиняне, не поганые. С ними дружбу водить – дело благое, – говорил Козьма на совете совсем по-мирскому, не ссылался на Святое Писание, больше уповал на силу собственного убеждения.

С Андроником простились по-братски, облобызали друг друга на прощание. Не узнать было в облачённом в сверкающий на солнце чешуйчатый доспех воине того жалкого изгнанника, который явился в Галич без малого год назад. В жизни Андроника, наполненной любовными приключениями и честолюбивыми надеждами, его недолгое пребывание на Руси останется забавным мгновением, короткой, но яркой вспышкой. Он уезжал, навсегда покидал гостеприимную Галичину, отправляясь на очередную войну, в очередное захватывающее путешествие. Не думал избалованный женским вниманием царевич о том, как во многих боярских теремах и в хатах простого люда тяжко вздыхают молодые жёнки и девицы – забытые им эпизоды его бурной судьбы. А кое-где уже подают голоса крохотные, не признанные никакой властью отпрыски рода Комнинов – плоды ночных соитий местных красавиц с влюбчивым сладкогласым ромеем.

Но уляжется пыль за копытами коней, отъедут по шляху на юг важные епископы, ускачет на далёкие дунайские берега отряд дружины, и воротится жизнь в прежнюю колею, на круги своя. Снова потекут для галичан привычной чередой малые и большие дела и заботы. Новые заботы предстоят и Ярославу.

…В обозе Андроника среди многих других трясся маленький неприметный человечек. Он опасливо озирался по сторонам и мучился в сомнениях: правильно ли поступил, перейдя на службу к ветреному баловню удачи, двоюродному брату базилевса.

Глава 22

Маленький Олег издал первый свой крик на рассвете в пасмурное ноябрьское утро. За слюдяным окном срывался мокрый снег, дул ветер, тучи ходили над Галичем. Бурлил вспенённый недовольный Днестр, рвался тщетно из тяжких каменных оков, вздымал волну. Шумела под Горой вышедшая из берегов Луква.

Ярослав, радостный, счастливый, подхватил младенца на руки. На него уставились два серых, чуть с раскосинкой глаза, таких же, как и у Насти. Вдруг закутанный в пелёнки