Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

не было противно ему ласкать её по ночам?! На душе стало гадко, мерзко. Хотелось уйти, убежать куда-нибудь… Да куда угодно, лишь бы подалее от неё и от этой палаты!.. Но куда уйдёшь?!

Одно слово бросил он через плечо, едва разжав стиснутые зубы:

– Охолонь!

И снова Ольга взвилась, как укушенная, снова из уст её посыпалась ругань:

– Дурак ты! Дочь свою сгубить измыслил?! Сидишь тут! Рохля! Другой бы меч в руки взял да пошёл бы за позор дочерин мстить, а ты?! Задницу свою с лавки не подымешь! Всё по-лукавому хочешь! Да токмо никому твои лукавства не страшны! Никто тя не боится! Тебе в лицо плюют, а ты и доволен!

В конце концов Ярослав не выдержал.

– Хватит глупости тут молоть! Ишь, расшумелась! – прикрикнул он, обрывая её на полуслове. – Разберусь как-нибудь без твоих воплей истошных, что мне делать и как дочь свою устроить. Сама-то давно ли довольная ходила, говорила, что правильно, пора Фросе замуж идти! А теперь меня во всех грехах упрекаешь, безлепицу[136] молвишь! Помолчала бы! Без тебя тошно!

Зашуршала громко драгоценная парча. Поднялась княгиня, опёрлась руками о стол, ответила неожиданно спокойно и веско:

– За русского Фроську надобно отдать, за княжича какого. Одна вера, одна молвь, единые свычаи и обычаи. Легче тако-то вот. Сама я сим займусь.

Сказала эти слова Ольга, тотчас повернулась круто и вышла из палаты.

«Ну-ну. Давай дерзай! Ищи жениха! Токмо гляди не просмотри! Будто у нас на Руси все ладом живут!» – хотелось Осмомыслу крикнуть ей вслед.

Сдержался, остывая от жаркого спора, от обиды и неприязни, долго стоял у окна, молчал, смотрел на видные вдали главы собора Успения, думал невесёлую думу. В конце концов не выдержал, покинул горницу, хлопнув дверью, сбежал вниз с крыльца, велел седлать коня. Выехал шагом за ворота, окунаясь в вечернюю прохладу городских улиц, ударил скакуна боднями, ринул вниз с горы, к посаду. Оставив коня на попечение верного челядина, стойно вор, пробирался к дому Чагра, пролез, отодвинув доски забора, во двор, тенью юркнул к высокой теремной башне. Осторожно ступал по деревянным ступеням лестницы, протиснулся в дверь светлицы. Нежные белые руки обхватили его за шею.

– Настенька, любовь моя! – Слова потонули в страстном долгом поцелуе.

– Княже мой! Любый мой! Сожидала тя ночами бессонными! Мой ты, мой! Ничей более! – шептала женщина.

Он срывал с неё одежды, окунался лицом в каскад шелковистых волос, забывая обо всём на свете, отбросив прочь все свои дневные заботы, проваливаясь словно бы в иной мир, наполненный ароматами любви, красотой и счастьем.

Утром, неожиданно строгая, прямая, Анастасия скажет ему:

– Тяжела я, княже! Ребёнок будет… у нас с тобой!

Новость была и желанная, и радостная, и тревожная вместе с тем. Как поступить ему теперь, как быть?

Ярослав решил, что хватит ему таиться, красться по ночам к дому возлюбленной. Отец и братья Анастасии давно знают об их отношениях. Ни от кого это давно не тайна во всём Галиче. Он введёт её в дом свой и будет жить с ней, как с женой. А Ольга… Пусть крикливая дочь Долгорукого поступает, как хочет. Отошлёт он её от себя, как только представится удобный случай. Жить с ней под одной крышей становится для него невыносимым. И Владимир… Растёт чужой ему отрок, который дичится и знать его не желает, где-то рядом, но будто в стороне совсем. Избалованный, взбалмошный, уже, говорят, и не одну девку испортил в свои невеликие лета.

Нет, надо с этой труднотою кончать! Хватит, хватит терпеть! У него будет ребёнок! Если Анастасия родит сына, его он и сделает наследником, ему завещает галицкий стол!

Хотелось думать, что всё сложится легко и просто. Сам себя убеждал Ярослав, что так оно и будет, но в глубине души своей он осознавал, сколь придётся ему тяжело ломать этот устоявшийся, годами создаваемый мир взаимоотношений. И ещё: он понимал, чувствовал подспудно, что вступает на путь многотрудный и что ждёт на нём его немало тяжких, невозвратимых потерь.

Глава 17

Мысли на ум Семьюнке в последнее время приходили невесёлые. Давно ли, кажется, был он князю самым близким человеком, делился с ним князь самым сокровенным, а ныне… другие оттеснили, отодвинули его в сторону от златокованого галицкого стола. Это раньше могли они с Ярославом вдвоём долгие часы проводить вместе, говорить о делах, как высоких державных, так и мелких. Ныне стало инако… Окружили князя новые люди, невесть как, но первым ближником его стал отныне боярин Чагр. Влез к Ярославу в доверие, видать, чрез дочкину постель. А за Чагром тянутся его родичи – сыновья, племянники, братья двухродные и трёхродные. Обложили князя, как охотники волка, а он словно и не замечает, не видит ничего, очарованный красотою Анастасии. Спору нет, прекрасна собою сия белая куманка, куда там до неё княгине Ольге! Да только не всё же прелестью глаз меряется, следует и голову на плечах иметь. А князю – тем паче.

Возок медленно катил вниз по склону горы, клубилась пыль, скрипели колёса. В забранное слюдой оконце падал солнечный луч. Вечерело. По небу неторопливой чередой ползли белые облачка, тихо было, лёгкий ветерок шевелил листву на могучих дубах и буках.

Заканчивалось очередное лето, из подвластных Семьюнке сёл и деревень тиуны везли обильный урожай. Радоваться бы, но радости не было. Что-то он, Семьюнко, не учёл, чего-то не уразумел. Вот и приходится сидеть долгие часы сиднем дома, кусать недовольно уста и думать… В чём тут дело? Неужели только в этой девке, дочери Чагра? Говорят, она колдунья, знает многие травы. Вот и очаровала, верно, князя, обволокла его зельями своими, замутила рассудок. И теперь бог весть, что будет! Сокрушённо тряс сын Изденя головой. Вот ведь сколько путей прошли они с Ярославом вместе, плечом к плечу, сколь много добра сделали друг другу, а ныне… горько, обидно становилось бывшему отроку, а ныне владельцу обширных волостей.

Он спрыгнул с возка возле ворот своего дома, шёлковым платом вытер со лба проступивший пот, вознёсся на всход.

Челядины стелились перед ним в поклонах, верный слуга осторожно стянул с боярских ног тимовые сапоги, надел цветастые восточные чувяки с загнутыми кверху носками, затем подал лёгкое домашнее платно из белого сукна. Переоблачившись, Семьюнко поспешил в женин покой.

Боярыня Оксана вплетала в две золотистые косы жёлтые шёлковые ленты. Прекрасна была она в шёлковом халатике, под которым проступали пышные округлости грудей. Недавно она стала матерью, родила Семьюнке девочку.