Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

же он предавался ласкам ненасытной до плотских утех молодицы и ждал от неё ребёнка. Остальное отошло в сторону, не замечал Ярослав хмурых взглядов друга детских лет Семьюнки, не видел лукавых перемигиваний Коснятина с Зеремеем Глебовичем, не смотрел в полные немого бешенства глаза Ольги.

А надо было ему всё это видеть, всё примечать. Беда наваливалась, надвигалась, как туча чёрная на небосклон, и недалёк был день, когда окажется он один посреди бушующей стихии страстей, посреди бури, унять которую сможет лишь ценой тяжких утрат.

Глава 20

Узенькая голубая ленточка Быстшицы блестела меж холмами. Громко журчала вода в ручье, пенистым потоком, разбиваясь о камни, бежала к реке, проваливалась в глубокий овраг, растекалась вширь у самого впадения. Здесь вода была прозрачная, чистая, каждую песчинку на дне было видать. Осторожно, ковшиками зачерпывали жители Люблина водицу сию из ручья, несли в вёдрах на коромыслах до дому. Вода ключевая, по старинным поверьям, была целебной, дарила здоровье и долголетие.

Старый боярин Лях вздыхал, качал седой головой. Ветер ворошил густые взъерошенные волосы. Жить бы да жить, радоваться тёплому осеннему солнышку, греть на крыльце старые кости, пить водицу молодильную, так нет ведь – мысли недобрые будоражили ум боярина. Вроде неплохо устроился он в Люблине, сёла имел в округе, пашни обширные, а тянуло домой, в Галич. Там, возле стола златокованого, видел он себя, там, считал, было его место.

После гибели супруги Млавы Лях так и не женился, жил бобылём. Когда помоложе был, так водил к себе гулевых девок, предавался с ними сладкому греху. Теперь куда уж – сыны выросли. Старшему, Володиславу, шестнадцать годков стукнуло, двое молодших – Яволод и Ярополк, тоже не чада малые, вытянулись вверх, что дерева стройные, уже и отца выше будут.

О детях своих и думал Лях тяжкую думу. Часами сиживал на берегу ручья, глядел в воду, видел своё отражение – морщинистого старика с нечёсаной долгой бородой и тусклым, угасающим взором.

Посылал в Галич тайно Лях своих верных людей, велел проведать, как живёт, чем дышит Русь Червонная. Всё сомневался он, всё не решался створить то, что давно напрашивалось. Разговор серьёзный с сынами назревал, но неведомо, завёл ли бы его старый боярин, кабы давеча невзначай не услыхал он, как Володислав с Яволодом баили меж собой в горнице.

Тонким, звонким голосом первенец Млавин разъяснял молодшему:

– Давно слухи такие ходят. Матушка-то наша, боярыня Млава, полюбовницей была князя Владимирки. И сказывают, будто уже когда она мною тяжела была, отдал её князь замуж за отца твоего. Выходит, я княжич. За то, верно, и преследует семью нашу галицкий Ярослав. Ведает, кто я есмь на самом-то деле.

– Ты, брат, небылицы всякие не слушай. Мало ли, о чём люди бают. Язык, он – без костей, – возражал старшему братцу не по летам рассудительный Яволод.

Голос у него был слегка с хрипотцой, говорил он медленно, неторопливо, словно взвешивал каждое слово.

– А ежели даже и тако, дак кто что видел, кто что топерича докажет. Мало ли с кем мать путалась? У неё, верно, и после полюбовники водились. Может, и мы с Ярополком от какого князька на свет белый появились.

– Вы позже уже родились! – промолвил Володислав резко, с явным возмущением. – Не может такого быти! Да и на отца вы похожи оба! Высокие, власы тёмные. А вот я… я не в вашу породу. Влас более светел, и росту не столь великого. Князь Владимирко, сказывают, таким же был.

– Ох, братец, братец! Опасное ты измышляешь. Не дай бог, проведает кто о толковне нашей да князю Ярославу о том донесёт. Как бы не подослал князь к нам убивцев! – остерёг Володислава Яволод.

Неведомо, чем бы окончился сей разговор в горнице, да явилась челядинка убирать посуду. При ней прикусили братья языки, сидели тихо, молча, а потом разошлись каждый по своим делам. Старшой умчал на охоту, Яволод же, прихватив с собой Ярополка, поспешил на речку, неся с собой удилища.

С той поры Лях потерял покой. Надо же, оберегал как мог сынов от слухов и сплетен, а пробрались-таки они к нему в дом. Язык бы поганый вырвать тому, кто сию гадость Володиславу в уши нашептал. А меж тем… слух тот, может, и верный был. Дыма без огня не бывает. Ведь и в самом деле похож Володислав на покойного Владимирка. А что Млаву он, Лях, взял тяжёлой, то – брехня! Опять же не одного Владимирку ублажала покойная его жёнка, многие боярчата у неё в постели побывали. Вот, к примеру, тот же Коснятин. Пригрела на груди у себя змею Млава, а змея-то и укусила, вонзила в неё жало смертоносное! Отомстить бы сему Костьке, ироду, да сил недостаёт! Уже ходит по дому он, Лях, и то с трудом, ноги шаркают по полу, а без трости и вовсе на крыльцо не взойти ныне.

Сидел старый боярин у ручья, думал думу тяжкую. И порешил в конце концов: довольно! Не след сынам его изгоями оставаться на чужой земле! Рискнуть надо!

Ускакал в Галич из Люблина скорый гонец. Не на княж двор спешил отрок боярский, возле Горы городской повернул он коня влево, остановился возле двора Чагра, постучался осторожно в ворота, привязал скакуна у коновязи. Воровато озираясь, скрылся в темноте долгих переходов просторного терема.

С кем беседу вёл, о том доподлинно неведомо, но выехал пару дней спустя довольный, вёз в перемётной суме берестяную грамоту, мчал быстро, благо путь был недалёк.

…Повертел Лях грамотицу в сухих старческих руках со вздутыми жилами, велел тем же вечером скликать в горницу сынов. Тяжело сел в высокое кресло, обитое рытым бархатом[138], глядел на встревоженные лица отпрысков своих, думал, с чего начать толковню.

Молвил наконец:

– Стар, дряхл стал я, сыны мои возлюбленные. Что мог, содеял для вас. Сам изгоем живу которое лето. Невзлюбил меня князь Ярослав. Пришлось мне с вами малыми бежать из Галича в ляшские пределы. Но отныне… имею грамоту. Прощён я князем. И вы такожде можете в Галич езжать. Никто вас тамо не тронет. Сыскались за нас заступники добрые – боярин Чагр и дочка его, Анастасия. Поклонились за нас князю в ноги, упросили, вымолили мне прощенье, а вам – места достойные в свите княжой. Ты, Яволод, стольником отныне будешь, а ты, Ярополк, в дружину молодшую зачислен.

– А я?! – спросил, изумлённо воздев брови вверх, Володислав.

– А тебе волость выделена обширная, под Перемышлем. То вотчина