Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

В ее глазах вспыхнул дьявольский огонь.

— Елена Глинская будет умолять о пощаде, а я буду наслаждаться падением ее гордыни. Я покажу ей, проклятой литовке, каково сие — презрением клеймить великих Шуйских!

Василий Васильевич забеспокоился. Он видел, что Авдотья в своей безумной жажде мести зашла слишком далеко и останавливаться не собирается. Ненависть овладела ею целиком, и теперь она была готова на все, лишь бы утолить свой голод отмщения.

С одной стороны, князь знал, что должен вмешаться и остановить эту лавину ненависти, пока она не погребла под собой их обоих. Авдотья, опьяненная жаждой возмездия, теряет связь с реальностью, перестает различать границы между дозволенным и преступным. Каждый ее шаг становится все более рискованным, способным привести к необратимым последствиям.

Но стоит ли останавливать ее?

С другой стороны, Шуйский знал по собственному опыту, что такое гнев, как он может сжигать изнутри, лишая разума и воли. Василий Васильевич хорошо помнил те дни, когда сам стоял на краю пропасти, готовый обрушить всю ярость на головы врагов. Но тогда он сумел обуздать свой гнев, направить его в нужное русло, превратить в оружие. Потому что сумел найти в себе силы и научиться использовать свои эмоции, как опытный кузнец обращается с огнем, чтобы выковать нечто полезное и могущественное.

А княгиня, будучи уверенной в своей неуязвимости, рисковала стать жертвой собственных амбиций. Оттого ее слова звучали сейчас как слепая ярость стихии, как приговор, вынесенный самой себе.

— Остепенись покамест, Авдотья Никитична, — князь плеснул медовой настойки в свою чарку, а жене подвинул ту, с наливкой, которую она так и не допила. — Терпеливому бог помогает.

— И ты всерьез глаголишь об оном после всего, что случилось сейчас в сарае? — снова вспыхнула княгиня, раздраженно отодвинув от себя чарку с наливкой. — Ах, любезнейший Василий Васильевич, тебе ли уповать на божью помощь! Коли великая княгиня нашлет на нас свой наряд, то нам обоим от сего не поздоровится, помяни мои слова!

— Коли литовка пошлет к нам свой наряд, горько ей будет о сем сожалеть, за свое дерзновение ответ держать придется! — тихо ответил думный боярин.

Авдотья внимательно посмотрела на князя. За долгие годы супружества, наполненные изматывающей борьбой за власть и влияние, она научилась читать между строк и по одной только интонации мужа понимать, когда следует по-настоящему прислушаться к его словам.

— Какой ответ? — спросила она тихо и с показной покорностью взяла в руку чарку с наливкой.

— Припрятана у меня в потаенном месте грамотка одна, ею собственноручно писанная, и коли попадет сия грамотка на рассмотрение Боярской думы, то не ускользнуть ей от обвинения в государственной измене.

От этих слов, произнесенных Василием Васильевичем с особой интонацией, у Авдотьи закружилась голова. Ну и старый лис! Снова превзошел ее в искусстве интриги! Всегда-то у него припасен за пазухой тайный козырь, способный перевернуть ход игры с ног на голову.

Княгиня прикрыла глаза, делая вид, что наслаждается наливкой, а на самом деле стараясь не выдать своего смятения. Внутри нее кипело от противоречивых чувств — смеси досады, восхищения и, чего греха таить, легкой зависти. Она ведь сама считала себя искусницей закулисных интриг, но князь Шуйский, этот старый, мудрый лис, раз за разом доказывал, что ей еще расти и расти до него.

— Ну что ж, Василий Васильевич, — произнесла она, стараясь придать голосу непринужденность, — признаю, заинтриговал ты меня изрядно. Сдаюсь! Что же ты замыслил на сей раз, сказывай немедля!

Князь усмехнулся, обнажив желтоватые зубы. В его глазах, обычно прикрытых тяжелыми веками, мелькнул огонек торжества. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и скрестил руки на животе, смакуя произведенное впечатление.

— Терпение, Авдотья Никитична, терпение, — проворковал он, словно кот, играющий с мышкой. — Всему свое время. Не стоит торопить события. Поверь, оно того стоит.

— Ах, какой проказник! — очаровательно улыбнулась она ему, и в глазах ее промелькнуло озорство. — Да разве теперь возможно утерпеть! Ну да ладно, пусть будет, как скажешь, ибо так еще интереснее! — Она вдруг резко повернулась к выходу из трапезной и громко позвала Григория.

Когда на ее зов тотчас явился старик в белоснежной рубахе, княгиня, лукаво переглянувшись с мужем, велела дворовому:

— А ну-ка, дружок, поди прикажи баньку нам с господином истопить, а то утомились мы с ним давеча малость…

Глава 15

Князь литовский огорчен:

Сын Василий не влюблен

В славу предков, в ратный пыл,

Огонек в нем не вспылил.

На охоте хоть стрелок,

Только сердцем он далек!

В теремном поместье Глинских на Никольской улице царил полумрак. Просторная, но сумрачная горница встречала своего хозяина приглушенным светом зимнего дня. Узкие окна, забранные коваными решетками, едва пропускали свет, который с трудом пробивался сквозь плотные занавеси, расшитые золотом.

Князь Михаил Львович Глинский вернулся из Кремля почти на рассвете, после затянувшейся ночной трапезы с великой княгиней Еленой Глинской. Он восседал в глубоком кресле, обитом вытертым бархатом. Его мощная фигура, обычно излучавшая уверенность и силу, сейчас казалась поникшей: плечи опущены, взгляд потухший.

В печи успокаивающе потрескивали дрова, бросая причудливые тени на стены, увешанные трофейным оружием и фамильными портретами. Казалось, что огонь — единственное живое существо в этой угрюмой обители. Михаил Львович молча смотрел на пляшущие языки пламени, словно пытаясь разглядеть в них ответы на мучившие его вопросы.

Сейчас его мысли были целиком поглощены сыном, Василием, четырнадцатилетним отроком, который, как казалось отцу, стоял на распутье. Василий — его единственный наследник и продолжатель рода Глинских, чья история тесно переплеталась с историей Великого княжества Литовского, наполненной как славными победами, так и горькими поражениями.

Князь помнил Василия ребенком — живым, любознательным, обожавшим охоту и рыцарские истории. Тогда он напоминал князю самого Михаила в молодости — полного энергии и жажды новых впечатлений. Но сейчас, глядя на сына, Михаил видел лишь бледную тень прежнего Василия: он стал замкнутым и задумчивым, предпочитал книги и уединенные прогулки шумным развлечениям своих сверстников.

Михаил Львович и в свои преклонные годы оставался воином, привыкшим к прямолинейности и решительности. Он ценил силу и мужество, считал, что судьба решается в бою, а честь добывается кровью; хотел, чтобы Василий стал таким же, достойным продолжателем воинской славы Глинских. Но сын не проявлял интереса к военному делу, а предпочитал изучать латынь и греческий, читал древние трактаты. Юноша увлеченно беседовал с учеными монахами и мог часами