Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

— О чем ты, Василий Васильевич? — спросила княгиня, чувствуя, как сердце ее сжимается от страха.

— Пошли со мной! Следы заметать пора…

— Какие следы? — Она хорошо его знала: князь никогда не говорил и не действовал необдуманно, а всегда тщательно взвешивал каждое свое решение. Но сейчас в его голосе звучала какая-то странная отстраненность, словно он обращался не к ней, а к кому-то другому. В памяти одна за другой, как вспышки молнии, всплывали обрывки разговоров, недомолвки и уклончивые взгляды, которые раньше списывала на усталость. Теперь они показались ей зловещими предзнаменованиями.

Авдотья ощутила себя на краю пропасти, когда малейший неосторожный шаг мог ввергнуть ее в бездну неизвестности, уготованную собственным мужем.

— За мной ступай, говорю!

Глава 14

Князь суров, княгиня зла,

Участь холопа горька!

За хищенье бьют кнутом,

Правду знать хотят потом.

Кричит холоп, что не виновен,

Но князь с княгиней в злобе ровни.

Князь Василий, похожий на древний дуб, скрипящий под порывами ветра, вышел из теремных дверей. Рядом с ним, словно тень, скользила княгиня Авдотья. Ее лицо, недавно излучавшее торжество и несокрушимость, теперь поблекло и покрылось сетью тревожных морщин; в глазах застыл страх — вечный спутник власти.

Они шли молча, их шаги глухо отдавались в морозном воздухе. Вокруг расстилался княжеский двор, застывший в ожидании. Слуги, почуяв недоброе, разбежались по своим углам, стараясь не попадаться на глаза господину. Лишь несколько дружинников с алебардами неподвижно стояли у сарая, к которому направлялись князь и княгиня Шуйские.

Дверь сарая скрипнула, будто жалуясь на свою участь. Внутри — холодно и смрадно. В дальнем углу, связанный по рукам и ногам, сидел холоп, продрогший до того, что зуб на зуб не попадал. С разбитым в кровь лицом и в изодранной одежде, он смотрел на вошедших с немым отчаянием в глазах. Огромного роста дружинник из числа личных телохранителей Шуйских схватил холопа за шиворот и, как мешок, бросил к ногам вошедших.

— Ты умыкнул серебро столовое? — голос князя прозвучал резко и холодно, как удар клинка.

Крепостной жалобно заскулил, отрицательно замотал головой и, прижимаясь лбом к сапогам князя, зарыдал, умоляя о прощении.

— Отвечай, егда господин вопрошает! — рявкнул Федька-дружинник, ударив его носком сапога в бок, по ребрам.

Авдотья поджала губы: ей показалось, что она услышала, как хрустнули кости у холопа, а судя по тому, какой мучительный вопль он издал, по-видимому, не ошиблась.

— Ну, отвечай! — побагровел Василий Васильевич от гнева.

— Не брал я, княже, не виновен! — прохрипел холоп, задыхаясь от рыданий и боли. — В глаза даже не видывал сего сребра! Оговорили меня, смилуйся, государь, над рабом твоим верным, деток моих пожалей — не оставь сиротками круглыми!

— Нет у тебя чад, враль! — крикнул дружинник и посмотрел на князя. — Брешет, аки пес безродный, Василий Васильевич! Сам лично дознавался о семействе его — никого не обрел, чист, как поле!

— Хорошая работа, — прошептал Шуйский, взглянув на Федьку с одобрением.

— Славно потрудился, горазд ты в сем деле, — вполголоса похвалила княгиня. Она уже догадалась, чем все закончится, и поняла, почему муж позвал ее с собой.

Думный боярин кивком указал дружиннику на холопа: давай, мол, действуй.

— Брешешь, пес! — крикнул Федька, изо всех сил стараясь придать суровость своему осипшему голосу. — Ты же и великую княгиню честил хульными словами. Всяк во дворе нашем то слышал и может по слову твоему повторить, аки по писаному. Али отнекиваться будешь? — и снова со всей силой пнул его в бок.

Снова Авдотье показалось, что она слышит хруст его костей. Княгиня вздохнула и нетерпеливо закатила глаза.

— Тако, что же тебе в наказанье отсечь: руку за воровство, аль язык за крамолу? — князь Шуйский медленно произнес каждое слово, чтобы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений в серьезности его намерения.

Холоп со стоном вжался в мерзлую землю, пропитанную навозом и гнилой соломой; он понял, что участь его уже предрешена, и зарыдал утробно, навзрыд, уже не уповая ни на милосердие людей, ни на помощь бога.

В полумраке сарая спертый воздух дрожал от напряжения.

Князь посмотрел на здоровенного стражника, который все это время неподвижно стоял в тени, не привлекая внимания.

Тот, как по команде, метнулся к холопу, стоявшему на коленях, грубо повалил несчастного на землю и, придавив коленом, поднес к его лицу щипцы. Холоп дернулся в отчаянной попытке вырваться, но мучитель держал его мертвой хваткой.

Федька-дружинник достал из-за пазухи нож. Лезвие тускло блеснуло в полумраке. Слуга лихорадочно задрожал всем телом, от страха у него перехватило дыхание. Потом дико закричал. Крик, полный первобытного ужаса, пронзил тишину сарая. Стражник с силой разжал челюсти несчастного и вставил ему в рот щипцы. Хруст зубов разнесся по сараю, смешиваясь с диким, нечеловеческим хрипом.

— Да что ж сие такое! — Авдотья раздраженно отвела взгляд в сторону.

Стражник вытянул щипцами язык жертвы и кивнул дружиннику. Федька, не обращая внимания на холопа, который полными ужаса глазами умолял остановиться, вонзил нож в его язык. Брызнула кровь, окропляя и жертву, и ее мучителей. Крик оборвался, как перерезанная струна, крепостной дернулся в конвульсиях и затих.

Князь Василий Шуйский удовлетворенно поджал губы.

— Когда очувствуется, — обратился он к дружиннику, — отправь его в дальнее село, вели там, дабы в пастухи определили, пусть скотину пасет — с ней болтать у него точно надобности не будет.

— Да приберитесь тут, — добавила княгиня Авдотья, — а то глядеть тошно!

— Может, заодно и руку оттяпать? — подобострастно усмехнулся Федька.

— Не мели вздор, — понизил голос князь. — Рука — се просто десница, а язык — оружие, им можно порушить все, что долго-долго созидали. Уразумел, дурак?

Выйдя из сарая, князь окинул пристальным взором подворье — не надумалось ли кому из дворовых поглядывать? Вокруг ни души. Лишь кошка где-то орала, поросята повизгивали, готовясь к ночлегу, в стойле фыркали сытые лошади. Может, кто и затаился за постройками. Да черт с ним: поутру всех соберет и мозги вправит, чтобы не болтали чего лишнего ни между собой, ни — тем более! — вне терема.

Княгиня Авдотья первая вошла в дом, сбросила с себя шубу, даже не взглянув на услужливого Григория.

Потом супруги снова сидели друг против друга в трапезной.

— Но уж нет, в огне гореть я не собираюсь! — вдруг ухмыльнулась княгиня Авдотья. — Не для того я так старалась, дабы самой сгореть! Сие предназначение уготовано великой княгине, а