Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

Вспомнилось вдруг то утро летнее, когда, разодетая в самые лучшие дорогие одежды, встречала она его из похода на половцев, прижималась к плечу, ворковала ласково. Они стояли на забороле крепостной стены, в башенке-стрельнице, смотрели на город, утопающий в зелени деревьев, и говорили о вещах малозначительных. Почему-то он часто вспоминал теперь те давние мгновения, как наяву, слышал её смех, видел её улыбку. Если бы Ольга всегда была такой, как тогда, не было, наверное, в жизни его ни Настасьи, ни костра того на площади перед теремом, ни многих других бед и напастей. И Владимир, может статься, не превратился бы в беспутного пьяницу и гуляку.

Сожаление – вот что испытывал Осмомысл, думая об Ольге. Жаль было и её, и себя. И ещё он понимал, что эта часть жизни осталась у него в прошлом и никогда более не воротится. Годы, годы бежали бешено, и не было сил удержать их порыв, не находилось узды, чтоб натянуть, вздыбить, укротить, ибо не в человеческих то силах, не в человечьей воле.

…Владимир, как сведал о смерти матери, запил. Никого видеть не хотел, даже попадью свою любимую прогнал, велел ей убираться из покоя. Женщина разревелась, пришлось Володиславу её успокаивать и вести тем же потайным ходом в отцовский дом. К тому времени Алёнка сия родила княжичу второго сына, названного Иваном. После появления его на свет поползли по Галичу слухи, немало напугавшие Кормилитича. Решил он, что надобно со всеми этими ночными похождениями завязывать. Но, видно, где-то что-то опять не додумал, чего-то не успел.

Князь Ярослав, пылая гневом, явился ко Владимиру со стражей. Вопросил грозно:

– Что, снова за старое взялся?! Блуд творишь с попадьёю! По-прежнему супругой своей пренебрегаешь!

Владимир, весь сжавшийся, перепуганный, отчаянно размахивая руками, пробормотал:

– Да ты чё, отец?! Какая попадья?! Ничё не ведаю!

– Не ври давай! Видоки есть у меня! Объявляю тебе, Владимир, волю свою! – властно изрёк Осмомысл. – Отныне нет тебе места в земле Галицкой! Езжай, куда хочешь! Вон ступай из дома моего! Довольно на главу мою седую позора! Не нужен мне сын такой!

– Отче, прости! – взмолился Владимир. – Бес меня попутал! Связался с сей попадьёй! Боярин Володислав её отыскал в Галиче, приводил ко мне вечерами!

– Что?! Володислав?! – Лицо Ярослава посерело от злости, он обернулся к стражам: – Немедля отыскать боярина Володислава! В цепи его и в поруб!

Вот так, не сдержал княжич слова своего, при первом же случае выдал Кормилитича на расправу. Сам опалы не избежал, и другим зло великое сделал.

Схватили плечистые стражи Володислава во дворе терема его, надели на руки и ноги тяжкие цепи, швырнули на крытую рядном телегу, отвезли и поместили в сырой вонючий поруб. Когда проезжали мимо княжеского дворца, то ли показалось, то ли взаправду узрел он на гульбище полное презрения остренькое лицо княжны Болеславы. Отчаянно кусал Кормилитич уста. Не знал он, как выпутываться ему теперь из сей тяжкой беды.

Княжичу Владимиру указан был из Галича путь. Убрался он в сопровождении одного лишь верного Ефимыча прочь из Галичины, слухи ходили, направил стопы к Роману Волынскому. Попадью с двумя чадами оставили в доме её отца-дьякона. Только ради малых сих чад не постригли её, греховодницу, князь с епископом Стефаном в монахини.

Болеслава осталась пока жить в Ольгиных хоромах, хотя и порывалась она, обманутая и опозоренная, уехать к отцу в Киев. Но, видно, удерживало её что-то у тестя, таила она в душе надежду изменить безрадостную свою стезю.

…В порубе царил смрад. Солнечный свет падал сверху через узенькое оконце, выхватывая из темноты кусок сырой земляной стены. С потолка капала вода. Раз в день открывалась наверху ляда, узнику спускали вниз деревянную миску с пустыми щами, чёрствый кус хлеба да кружку тёплой, неприятно пахнущей воды. Кормилитич уныло гремел цепями, сидел, съёжившись от холода, в углу. Нарядная, расшитая узорами рубаха его порвалась, а другой одежды не было. Особенно холодно становилось ночами, он коченел, стучал зубами, тщетно стараясь уснуть. Счёт времени Володислав потерял. Мысли в тяжёлой голове путались, хотя и сидела неотвязно одна-единственная, которая могла принести ему спасение. Но кому здесь что можно было сказать? Не стражу же сему злобному! Он-то точно никому ничего не передаст, отмолвит в ответ одно и то же:

– Не велено!

Надежда появилась, когда пришёл к нему брат Яволод. Сел возле ляды, просунул вниз голову, сказал коротко:

– Князь разрешил побаить с тобою. Вот, – сунул он в руки брату холщовый мешок. – Еда здесь кое-какая. Порфинья со Звонимирой пирогов с рыбою сготовили. Плачет супружница твоя, ночи не спит. Уж и не ведает, как тя выручить.

– Брате! – взмолился Володислав. – Молю тебя, пади пред князем на колени! Скажи: брат мой вину свою тяжкую искупить желает! Отпустил бы меня в Киев, с погаными биться! Кровью позор свой смыть дозволил бы!

– А что, молвишь верно, – согласился с ним Яволод. – Пожалуй, по-твоему и содею. Токмо, извини, не ведаю, что князь ответит.

Яволод скрылся, привычно ухнула наверху ляда, осыпавшаяся земля больно ударила Володислава по лицу. Заскрипел тяжёлый засов. Настала для старшего Кормилитича пора беспокойного ожидания.

Ко князю его, грязного, в цепях, привели на третий день. От непривычного яркого света из глаза покатилась слеза. Оборванный, жалкий, боярин пал перед княжеским стольцем ниц, гремя цепями. Перед тем он успел заметить стоящую справа от князя Болеславу.

«Надо ж, явилась сюда. Не к добру сие», – подумал Володислав.

Не успел он открыть рот, как Осмомысл промолвил:

– Стало быть, кровью позор смыть жаждешь?! С погаными биться возжелал?! Так ли это, боярин?!

– Так, княже.

– А вот на сноху мою погляди. Ей каково! Опозорили её вы со Владимиром. Так ей что, тоже с погаными в бой идти?!

Молчал Володислав, только желваки ходили по скулам. Не мог же он признаться князю, что из-за неё, и только из-за неё всё сие и створилось.

– Нечего, выходит, сказать тебе! Что ж! Езжай в Киев, так и быть. С одним условием: все добытки свои в бою ей, снохе моей, отдашь. А ежели никакой добычи из похода не привезёшь, сёла твои под Перемышлем Болеславе отойдут. Понял ли?

– Понял, княже! – пробормотал, не поднимаясь с колен, Кормилитич. – Спаси тебя Господь! Не дал сгинуть в порубе!

– Её благодари, – качнул Осмомысл головой в сторону Болеславы. – Она за тебя заступилась. Доброе сердце у снохи моей.

…В гриднице с Володислава сбили оковы. Старый боярин Щепан объявил от имени князя:

– С родными простись, боярин,