Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

Ворсклу с её пограничными крепостями, двигались, не удаляясь от берега Днепра, слыша, как шумит могутный Словутич на крутых перекатах, как бьётся яростно вода о пороги. Вдали, за Днепром, на правом берегу чернела густая стена Оковского леса. И туда были посланы лазутчики. Но всюду царило безмолвие. Не спешили половцы выступить навстречу дружинам и полкам.

Пять дней прошло после переправы у Княжьего брода. Впереди заблестела, заголубела между сакмами извилистая Орель. Дальше на полдень – уже необозримая дикая степь простирается, нету возделанных пашен, нету садов, кое-где лишь отдельными островками зеленеют небольшие лесочки. Один ковыль растёт в степи, да ещё перекати-поле носит взад-вперёд лихой буйный ветер, да табуны диких необъезженных коней-тарпанов[242] мчатся по бескрайней равнине, вздымая пыль на шляхах. Да ещё где-то там, впереди – враг, жестокий и коварный, метающий стрелы и арканы, налетающий внезапно, как бешеный вихрь.

За Орелью русские разбили стан. Связанные меж собой ряды телег, по примеру степняков, накрыли сырыми бычьими шкурами и окружили ими шатры и вежи. Тотчас снаряжена была сторожа. В шатре Святослава Киевского собрались князья, воеводы и бояре на совет. Святослав с основными силами остался в лагере поджидать отставшие пешие полки, часть же войска, начало над которой взял на себя двадцатишестилетний Владимир Глебович Переяславский, решено было отправить вперёд, навстречу половцам. Рассчитывали князья с воеводами, что должны поганые в скором времени объявиться – как-никак вступили русские дружины в их земли, перешли все заслоны.

Вместе с Владимиром выступили также два сына Святослава – Мстислав и Глеб – со своими дружинниками, Глеб и Святополк Юрьевичи с туровцами, Мстислав Романович, племянник Рюрика, со смолянами, и Мстислав Владимирович Городенский. Вперёд вынеслись привычные к лихим конным сечам берендеи – всего их насчитывалось полторы тысячи вершников. Ко Владимиру Переяславскому присоединил свою рать и галицкий воевода.

Лагерь киевлян они покинули на рассвете следующего дня. Шли степью, удаляясь от Днепра, на свой страх и риск. Владимир приказал всем ратникам облачиться в боевые доспехи. Тело изнывало от жары под тяжестью кольчуги, шелом был, словно накалённая сковорода, от одного прикосновения к нему руку жгло огнём. Пот градом катился по лицу. После Володислав, вспоминая этот поход, сам себе удивлялся: как выдержал, как не упал там, посреди поля, как не затуманила ему сия нестерпимая жара разум?

Думалось уже: появились бы поскорей, что ли, проклятые эти половцы! Сшиблись бы они, искровавили сабли да порешили б, кто кого!

Но молчала, затаившись грозно, необозримая степь, лишь трава высокая шуршала и колыхалась под ветром да седой ковыль тянул ввысь тугие стебли. Так ехали они, в полном облачении, целый жаркий день. Вечером прямо посреди равнины учинили привал. Кормилитичу Тудорович с Петруней велели встать в сторожу. Взволнованный, он всё одно не смог бы уснуть.

Черна и зловеща степная ночь. Где-то вдали, кажется, завыл волк. Тускло мерцали в выси огоньки звёзд. Отблески костров выхватывают из темноты копьё и кольчатую бронь. Шуршит под ногой трава. Вдали, на кургане, едва различимом во мгле, высится каменная половецкая баба. Снова завыл протяжно волк, затем всё стихло – ни шороха травы, ни голоса, ни стука копыт. Глухая, напряжённая тишина царит в степи, лишь ветер свистит в ушах диким половчином. Злой, враждебный ветер – ветер войны, несущий за собой тучи стрел и тысячи яростных всадников. Как наяву, слышит Кормилитич гортанный вой степной орды, видит искажённые в бешенстве лица. Звон сабель, крики умирающих, ржание боевых коней – всё в этом злобном свисте вражеского ветра.

«Заутре будет сеча! – звучат в ушах слова. – Будет пир воронам и волкам!»

Володислава сменил в стороже у костра Петруня. Подошёл, хлопнул по плечу, спросил шёпотом:

– Ну чё? Тихо покудова? Нощью, верно, не налетят. Не видать ни зги. Луны, и той нету. Ты ступай поспи малость. Скоро уж рассвет. Я тут посторожу.

В словах Петруни презрения и насмешки не угадывалось. Остались они там, на том берегу Днепра, на русской стороне. Здесь все одинаковы – боярин и смерд, дружинник и пешец. Цель у них одна, и враг – один.

Володислав забрался в вежу, накрылся сверху мятелией, лежал, прислушивался к странным ночным звукам. Сна не было, никак не мог он успокоиться и отвлечься. Но вот вдруг возникло перед глазами строгое лицо Болеславы, как наяву, прозвенели над ним её слова: «Остальное – потом! И кафтан тебе зашью!»

Странно, но почему-то волнение его сразу ушло, он мгновенно провалился в сон, чуткий и беспокойный, и снились ему её губы, её глаза, а ещё – тучи стрел, со свистом проносящиеся по степи.

На рассвете Петруня разбудил его, толкнув в плечо:

– Вставай, друже! Сторожа воротилась! Половцы близко!

Рати строились в боевой порядок. Молодой Владимир Глебович спешно расставлял дружинников, отдавая короткие приказы:

– Туровская дружина – на правое крыло. Глеб Юрьич, ставь своих! И ты, Глеб Святославич, такожде направо ступай! Князь Мстислав Романович! Смолян – на левую сторону веди! И ты, Мстислав Владимирыч, туда же. Воевода Тудорович! В чело галичан своих ставь! Изготовиться всем! Берендеев наперёд!

Сам князь Переяславский занял со своей дружиной место рядом с галичанами.

– Всем держаться вместе! Не рассыпаться розно! В едином кулаке стойте! Копья приуготовьте! – приказывал он громким голосом бывалого полководца-стратилата.

У Кормилитича в руках тоже оказалось копьё. Он стискивал десницей тяжёлое древко и неотрывно смотрел вперёд. На локте левой руки висел обтянутый кожей прямоугольный щит волынской работы с умбоном посередине, за спиной на портупее висел меч в сафьяновых ножнах.

Было раннее утро, и жары ещё не чувствовалось. Медленно рассеивалась сумеречная мгла. Яркий диск солнца брызнул лучами из-за кургана. И почти в тот же миг раздался вдали стук копыт и дикий, леденящий душу рёв. На вершины соседних холмов вылетели тучи бешеных всадников в коярах[243], баданах, некоторые – в добрых кольчугах русской или азиатской работы, в аварских лубяных шеломах[244], скреплённых наверху булатными пластинами. Запели в воздухе оперённые стрелы. Ответным залпом передний ряд плотно сбившихся в кучу степняков был рассеян, но, повинуясь окрикам солтанов и беков[245], бешеные всадники рассыпались по полю и лавой, вздымая сабли, понеслись на ощетинившийся копьями строй руссов. Сшиблись, вмиг всё перемешалось впереди, линия русских прогнулась, но выпрямилась. Дружно ударили они копьями. Рядом с Володиславом дико заржал, забил копытами раненый вражий конь. Мелькнул в воздухе аркан, больно ударил по спине. Володислав пригнулся к шее коня, увернулся и тотчас, выпрямившись, упреждая повторный бросок смертоносной петли, оттолкнул половца копьём. Враг