Читать книгу - "Египтянин - Лейтон Грин"

Грей верил в зло, но верил также и в выбор, в прощение себя и в личное искупление. Верил он и в человечность – вопреки тому, как часто она его подводила. В ту ночь в Бангкоке он поклялся никогда больше не поддаваться ярости и не выпускать своих демонов.

Итак, он открыл глаза под драконом и ангелом, цепляясь за тот источник чистоты, который получил от своей матери и снова обрел в бездонных глазах Ньи, и в молчании склонил голову.

35

Едва Грей сошел с самолета в Нью-Йорке, глянец западного мира окутал его, осел пеленой на коже. Все вокруг было слишком знакомым, словно клетка зоопарка, куда посадили хищника, вырванного из дикой природы. Полная противоположность тому внутреннему подъему, трепету приключения, который испытываешь, выходя из самолета в Софии, Хараре или Боготе.

Они со спутниками взяли такси до Манхэттена, сперва подвезли к дому Веронику, а потом поехали к отелю Грея. Доминик попытался убедить Веронику тоже поселиться там, но она возразила, что у нее слишком много дел, пообещав соблюдать осторожность и постоянно проверять, все ли в порядке. Грей был против, но не мог ничего поделать.

Расположившись у себя в номере, он позвонил Радеку. В Берлине был уже поздний час, и Виктор не ответил. На душу навалилась знакомая тяжесть. Неужели прежде, чем шеф поручит Грею новое дело, пройдут месяцы?

Он тихо переоделся, отправился на пробежку и нареза́л круги по парку до дрожи в ногах, а потом упер руки в колени и ухмыльнулся. Все тревоги потонули в допамине. Грей вернулся в отель, потянулся и позволил горячему душу размягчить мышцы.

* * *

Димитров и Грей встретились в вестибюле в восемь. Воздух был неподвижен и прохладен, и оба надели легкие куртки. Весна вступала в свои права, и намек на свет еще не покинул небо. Они пошли в итальянский ресторан за углом и сели за один из накрытых клетчатыми скатертями столиков во внутреннем дворике.

– Я связался с нашей компанией, – сообщил болгарин. – Там хаос. Убиты самые уважаемые ученые.

– Очень сожалею.

Стефан сжал челюсти и кивнул, отводя взгляд.

– Понимаю, – сказал Грей. – Вы хотите посмотреть в глаза тем, кто в этом виновен, и сказать, что им не уйти от ответа.

– Да.

– Это настоящее злодейство. Пусть с ним разбирается полиция. Будем надеяться, что ей удастся что-то выяснить. А вам нужно жить своей жизнью.

– Я и в полицию звонил, – сказал Стефан.

– Есть какие-то зацепки?

– У болгарских полицейских? В Велико-Тырново? Никого они не поймают. – Ученый покачивал бокал с вином, вглядываясь в него. – Сказали, что жертвы убиты тупым предметом, так это и вы говорили. Большим тупым предметом.

– Битой?

– Нет, тут площадь поверхности больше. Полицейские так и не определились.

Грей перебрал в голове разные возможности. Его по-прежнему беспокоило, что злоумышленники не воспользовались огнестрельным оружием.

– Что-нибудь еще?

– Осмотр Якива, одного из убитых ученых, выявил у него на пальцах следы двух веществ: смолы и натрона.

– А вы не используете ни одно из них в работе? – уточнил Грей.

– Смола нам в лаборатории ни к чему. Может, Якив дерево в лесу задел. А второе вещество, натрон, – это ведь природная соль. Химический символ натрия происходит от его латинского названия.

– Соль?

– В естественном виде натрон, то есть кристаллическая сода, встречается в Вади-эн-Матрун, долине, которая лежит в сорока милях к северо-западу от Каира.

Грей откинулся на спинку стула. В его сознании вновь возникла картина забрызганной кровью лаборатории. Он понимал, что Аль-Мири использовал его и предал. Испытывая отвращение к тому, что произошло, Доминик даже мельком подумал, не предложить ли свои услуги полиции Каира.

Стефан вытер рот салфеткой и глубоко вздохнул. Он был бледен.

– Якив, – прошептал он, отставил тарелку с недоеденным ужином, извинился и вышел в туалет.

Грей доел спагетти «Карбонара» и принялся катать между ладонями бокал пива. Димитров вернулся минут через пять с покрасневшими глазами и начал извиняться, и Грей остановил его:

– Должно быть, вы очень дружили.

Болгарин положил руки на стол и начал нервно крутить большими пальцами.

– Я кое-что вам не сказал. Потому что вам просто не понять. Простите, что обременяю вас…

– Вы меня не обременяете.

По-прежнему крутя пальцами, Стефан крепко сжал губы. Потом решился, вытащил из кошелька фотографию и положил на стол перед Домиником. На снимке был изображен мальчик.

– Мы с его матерью больше не вместе.

Грей взял фото.

– Красивый ребенок. У него ваш подбородок.

– Он болен лейкемией.

Доминик опустил фотографию.

– Стефан, я…

– Стоп. Спасибо. Кое-что из того, что сказала обо мне Вероника, правда. По работе мне порой приходится делать вещи, которые многие считают неэтичным, и теперь вы понимаете почему. Клянусь, я никогда не причинял вреда невинным людям. Но не могу… не могу пассивно наблюдать, как умирает мой сын, пока есть надежда, что лаборатория ему поможет. И я не позволю политиканам, кабинетным ученым и активистам решать, что лучше для моего ребенка. Жизнь сына для меня важнее жизни подопытных животных.

– Сколько ему… в смысле, как он…

Похоже, Стефан слишком часто рассказывал о своей трагедии, и теперь его голос стал бесцветным.

– Прогноз плохой. Сейчас химиотерапия лишь оттягивает неизбежное. У него агрессивная форма болезни.

– Могу лишь сказать, что очень сочувствую. Мне хотелось бы найти слова получше.

– Эти гады не только убили моего друга. В лаборатории жила моя надежда. Понимаете? Надежда спасти сына. Лейкемия возникает в результате соматических мутаций в ДНК. Мы не успели определить, оказывает ли жидкость из пробирки заметное влияние на раковые клетки, но признаки были… – Руки Димитрова на скатерти сжались в кулаки. – Знаю, она помогла бы. Я это чувствую где-то внутри, на том же уровне, на котором чувствую сына. Может, потребовалась бы химическая коррекция, а может, нет. Но я уверен, что препарат способен помочь.

Лаборатория Стефана была уничтожена, его друзья убиты, а надежда спасти сына угасла. Высокая цена за ошибку в суждении. Грей мог только опустить глаза.

– Несправедливо, что мой ребенок должен умереть. Понимаю, так сказал бы любой родитель, и был бы прав. Но у меня имелся шанс изменить ситуацию. Я отказываюсь верить, что все закончится вот так.

– Вы можете попытаться воспроизвести жидкость? – спросил Грей.

– Мы даже близко к этому не подобрались, – горько бросил Стефан. Он зажмурился, поставил на стол локоть, подпер рукой подбородок. – Я не человек веры. Научных доказательств, что человеческое сознание продолжает жить после смерти тела, не существует. – Тут он открыл глаза. – И смерть – такое пугающее органическое явление! Даже для верующих. Скажите родителям, что их ребенок умрет в течение года, и увидите,