Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

попыталась завладеть Митиной рукой, но он дернулся, как будто его обожгли утюгом, и отодвинулся.

— Ляля, слушай меня внимательно… — Митя начал торжественно. Он уже принял мужественное решение не открещиваться от ребенка, не ругать Лялю, не уничтожать ее своей холодностью и презрением, а отнестись к ней с пониманием. Поддержать, успокоить и уговорить сделать аборт. Взять на себя хлопоты, связанные с подысканием подходящей больницы, хорошего врача, доставанием денег… В эту минуту он даже казался себе благородным.

— Ляля! За каждый миг удовольствия надо платить! Это не мы с тобой придумали, так заведено! Ты скажешь, но почему должна страдать одна я? И ты будешь права… Увы, на мужчину падают лишь моральные тяготы…

Митя сделал скорбное лицо. Казалось, он искренне сожалеет, что не ему, а Ляле придется делать аборт.

— Но ты не беспокойся! Я все беру на себя!

— Что берешь на себя? — не поняла Ляля.

— Как что? Все! Переговоры с врачом, деньги, тебе ни о чем не придется думать!

— Я не понимаю… — Ляля пристально смотрела на Митю из-под низко надвинутой на лоб черной шапочки. — Я тебя не понимаю, Митя. Ты что же, предлагаешь, чтобы я убила нашего ребенка?

Митя испуганно оглянулся: не услышал ли кто этих глупых Лялиных слов? Кажется, нет. У фонтана резвится ребятня, ее звонкий гвалт заглушает голоса взрослых.

— Что ты мелешь? — рассердившись, грубо сказал Митя. — О каком убийстве ты говоришь? Убить можно того, кто существует. Тысячи женщин ежедневно…

Ляля перебила его:

— Меня не интересует, что делают тысячи женщин. Это наш ребенок. Мой и твой. Это плод нашей любви, и я его уничтожить не дам.

Митя даже подскочил на лавке:

— Плод нашей любви?! Да ты с ума сошла! Плод легкомыслия, а не плод любви. О какой любви ты говоришь? Разве мы не расстались несколько лет назад? Ты разве не знаешь, что у меня жена? Что я, между прочим, ее люблю?

Ляля усмехнулась, покачала головой:

— Вот именно: между прочим… — Проговорила спокойно, уверенно: — Перестань, Митя. Ты же прекрасно знаешь, что мы с тобой любим друг друга. Теперь у вас семья — мы с тобой и он. Молчи, не перебивай. Я знаю, что ты сейчас скажешь опять о своей жене. Я вас видела на улице, вы не любите друг друга, вы чужие. На самом деле твоя настоящая жена — я. А то, что мы живем отдельно и редко, ох, как редко видимся, это просто недоразумение. Но я верю, придет время, и все устроится, наша семья вновь соединится. Это будет. Рано или поздно. Только лучше пораньше бы…

Лялин голос дрогнул.

Митя сидел оглушенный. Ему показалось, что он сходит с ума. О чем говорит эта женщина? Как бороться с ее чудовищным самоослеплением? Его мозг судорожно заработал. Надо немедленно разрушить выдуманный Лялин мир, который настолько овладел ее воображением, что кажется ей сейчас реальнее существующего мира. Надо как следует встряхнуть ее, заставить очнуться, а если потребуется, то и пригрозить ей…

Дети у фонтана разбаловались, их резкие нестройные выкрики терзали его слух, Митя болезненно поморщился.

— Что за чепуху ты вбила себе в голову? Какая семья, какой ребенок? Ты в своем ли уме? Да, у нас могло это быть — и семья и ребенок, но твой отец все испортил… Я его ненавижу! Я не хотел этого говорить, но ты вынуждаешь… У нас с тобой ничего нет, последняя встреча — лишь эпизод, несчастный случай, можно сказать…

— Несчастный?! — он ожидая, что Ляля расплачется, а она рассмеялась. — Ты говоришь, несчастный случай?! Но мы же были так счастливы!

Митя мысленно вынужден был согласиться: да, нежданно-негаданно их последняя встреча принесла ему острые и сильные ощущения. Ну и что из этого следует? Ничего. Отвел глаза в сторону:

— Пойми: я не хочу этого ребенка, мне он не нужен. Понимаешь — не нужен! Если ты не послушаешь меня и оставишь его, я от него отрекусь. Мы с тобой больше никогда не увидимся. Ты будешь растить его одна.

В это время какой-то карапуз взобрался на гранитное ограждение фонтана и потопал по узкой и скользкой кромке, ежесекундно рискуя оступиться и упасть.

Ляля вихрем подлетела к фонтанчику, схватила малыша и, что-то ласково говоря ему, осторожно опустила на землю. От киоска с пачкой мороженого в руках уже бежала к фонтану встревоженная мать.

Ляля вернулась на место, села. На губах ее блуждала улыбка. Продолжила разговор, будто он и не прерывался:

— Что ты только говоришь, Митя! Если бы ты мог услышать себя со стороны! Но я-то знаю: ты не такой. От природы ты мягкий, добрый, справедливый. Как же тебе, бедному, должно быть, приходится тяжело в жизни, если ты так чувствуешь и так говоришь. Митя, Митя, милый… Чем я могу тебе помочь? Только скажи…

Она же еще и жалела его, предлагала ему помощь! Митя почувствовал, что в горле у него закипают слезы. Ему стало жалко себя. Да, да, она права… Это они сделали его таким — отец, Нина… Кто еще? Он ни в ком не находит ни понимания, ни поддержки. Только Ляля, она одна, пожалуй, любит его. Но их пути разошлись, прошлого не вернуть. Теперь главное — не позволить ей испортить его будущее. Если Лялю не оттолкнуть, она камнем повиснет на шее.

Митя поморгал светлыми ресницами, смахивая непрошеную слезу. Сухо бросил:

— Я все сказал.

Встал и, не оглядываясь, направился мимо фонтана к входу в метро. Из вестибюля бросил взгляд на площадь сквозь забранное чугунной решеткой окно. Ляля с трудом поднялась с лавочки, медленно подошла к цветочному киоску, купила букетик подснежников. И пошла, опустив глаза, касаясь губами цветов. На губах у нее играла улыбка.

Митя догадался: она заставила себя поверить, что на самом деле Митя пришел в восторг от известия, что у них с Лялей будет ребенок, и на радостях преподнес ей эти цветы.

А тем временем Булыжный отправился по Митиному адресу. Уже сам дом — высокий, серый, с выступающим вперед эркером, затейливой мозаикой наверху и кариатидами у входа — не понравился Булыжному. Уж слишком он напоминал ему другой дом, тот, в котором жила генеральская вдова Антонина Дмитриевна. Уже давно надо бы побывать у приемной мамочки, взять у нее одну вещицу… А он все откладывает и откладывает: уж очень неприятен ему этот визит.

Булыжный вошел в просторный вестибюль, в лифте поднялся на пятый этаж. Нажал кнопку звонка. Дверь отворилась тотчас же, словно его ждали.

— Это квартира Лукошко?

— Прошу вас, проходите.

Перед Булыжным стоял сухой старикан с треугольным,