Читать книгу - "Zа право жить - Коллектив авторов"

Деньги из общей кассы, коей стал его банковский пластик, Синай брал и берёт исключительно на… проезд по волонтёрским делам. Тратит на оплату автобуса или троллейбуса. Реже – на такси, коим пользуется только в случае крайней необходимости, когда уже прижмёт окончательно. Мало кто знает, но передвигаться по Донецку после 18:00 весьма затруднительно. Не ходит в это время уже почти ничего. По городу-то Юре мотаться приходится ой-ё-ёй. Оно только кажется, что копейки, а сумма набегает для Пожарика чувствительная, на самом деле.

Сейчас Юра «Синай» Пожарик, пережив ещё две сложные операции на брюшной полости, в путешествиях несколько ограничен, хоть и не сидит дома, не обращая внимания на рекомендации медиков. Он очень жалеет, что теперь волонтёрскую деятельность пришлось ограничить, в основном, только сбором средств через интернет.

Но… Пожарик не был бы Пожариком, если бы, как у нас говорят, не «держался огурцом». Бодрости духа Юра не теряет, чего и всем нам, по своей доброте, желает.

Даниил Туленков. НОВОПРОКОПОВКА. БОЙ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

I

Новопрокоповка – большое, красивое село в нескольких километрах южнее печально известного Работино. Прямо через него проходит автодорога Орехов – Токмак, образуя собой главную, центральную улицу.

В южной части расположена церковь – главная высота в этом селе, сильно поврежденная вражеской артиллерией.

Не доходя до церкви, автодорога резко поворачивает на запад, выходя из села и закругляясь на юг, в сторону Сладкой Балки.

Именно северная часть села, очерченная дорогой, была в наибольшей степени разрушена артиллерийским огнем противника. Доставалось и южной, но в ту пору, когда мне довелось там быть, в южной части еще можно было найти целые, слегка поврежденные дома, в одном из которых мне даже пришлось как-то провести ночь.

Жизнь ушла из села летом 2023-го года.

Еще в июле, как мне рассказывали те, кто был тут много раз, в селе было полно гражданских. В октябре жителей уже не было, но их тепло еще хранилось в покинутых домах.

Мне было странно смотреть на двухэтажные многоквартирные дома в южной части, в районе церкви, где еще было полным-полно застекленных, небитых окон. Внешне эти дома, ухоженные, живые на вид, были точно такими же, какие мне не раз приходилось видеть в крепких, дышащих, твердо стоящих на ногах селах что в России, что на Украине. Мне не верилось, что в них уже никого нет. Что люди, годами жившие в них, ушли и теперь они стоят абсолютно пустыми.

Но то было в южной части.

На северной окраине села, там, где мне довелось быть несколько достаточно сложных суток, никаких признаков жизни уже не было.

Я, в числе группы бойцов **-го полка, входившего также в состав сорок второй мотострелковой дивизии, занимал дом возле самой дороги[7]. «Домик с соломой», как его называли. Почему и с какой целью он был весь забит соломой, для меня осталось загадкой. Но это было так. Все комнаты в нем были завалены соломой, по углам ее было больше, и из этой соломы мы мастерили себе лежанки в период отдыха.

Дом состоял из двух комнат, соединенных узким проходом. В этом проходе был проем, ведущий в какую-то маленькую клетушку, тоже забитую соломой. Полноценного окна в этой клетушке не было, была какая-то щель на улицу, и через эту щель, сквозь ветви деревьев, растущих во дворе дома, можно было наблюдать за улицей.

Впрочем, лучший вид на улицу, что служила дорогой, открывался через окно в первой комнате. Окна не было. В смысле, не только окна, но и рамы. Во всем домике окна были выбиты, и оконные проемы по периметру строения зияли чернеющей пустотой.

Вот у этого окна мы и дежурили «на глазах», сменяя друг друга. Отсюда открывался вид на поле по левую сторону от дороги, на сожженную БМП, стоявшую прямо на выезде из села, на побитый дорожный знак и жидкие лесопосадки по обе стороны дороги, уходящей куда-то туда, где затаился враг.

Здесь кончалась наша территория и начиналась терра инкогнита, «серая зона».

Периодически мы перемещали свои «глаза» туда, за знак, под прикрытие редких кустиков, но добром это не кончалось: незащищенные и не укрытые, наши бойцы практически мгновенно выбивались противником с помощью дронов или артиллерии.

Однако с упорством, достойным лучшего применения, туда раз за разом отправлялись новые и новые люди. Не всем из них довелось вернуться назад.

Поэтому фактически, железобетонно, наша территория кончалась здесь, у выбитого окна маленького белого домика с соломой. Там, за сгоревшей «бэхой», таилась смерть.

Я всего один раз видел этот домик с той стороны. Это было, когда мы выходили из-под «очка», после того, как наш БТР влетел в ров и мы покатились на юг, едва не сложив головы в лесополке[8] между Работино и Новопрокоповкой, потеряв двух бойцов, но все-таки вырвавшись из костлявых рук смерти под прикрытие этих искалеченных домов на окраине Новопрокоповки.

Больше никакая сила не могла заставить меня сделать хотя бы шаг в ту сторону, откуда мы пришли, туда, где лежали, то ли уткнувшись лицами в землю, то ли смотря в небо мертвыми глазами, Васяга и Рыбак.

Позже я думал, что на этом домике неплохо бы выглядела надпись огромными буквами, прямо по выбеленной стене, «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД», обращенная к противнику.

Окно, смотрящее на север, стало для меня окном в иное измерение. Одни из наиболее ярких и страшных гримас войны увидел я в этом окне, как на сцене чьей-то изощренно выдуманной драмы.

В это окно я наблюдал за полетом разорванной человеческой плоти, за атакой камикадзе на ползущего под укрытие дерева бойца, из положения лежа отбивающегося от него из автомата.

В это окно я смотрел, как бежит по дороге обезумевший от страха фазан.

В это окно, когда я стоял «на глазах», ворвался колеблющийся зеленый свет, и, подняв голову, я увидел, как над далекой лесополосой рассыпаются в небе, на огромном пространстве, сотни, если не тысячи, ослепительных огоньков и начинают, переливаясь, опускаться, подобно кометам, вниз.

В это окно я наблюдал за медленным полетом ракет с кассетной частью