Читать книгу - "Пока играет флейточка - Николай Федорович Иванов"

выплеснули на бруствер камешки. Белый снег, красная кровь, бирюзовые бусинки, стреляные гильзы… Идиллия войны.

– Удачи, – не стал акцентировать внимание дагестанца на потере Брусникин. До возвращения соберёт утраченное.

Но куда делась у Историка учительская степенность? Пригнувшись, запетлял к друзьям, благо, дорожку натоптали знатно, по-десантному.

Достиг группы, когда Ермак с Синяком несли на скрещенных руках, словно на троне, Москвича. Вакантным оказалось место охранника, и дагестанец, кивнув бородой сразу всем, встал за Незабудкой. Теперь пули, если полетят – все его. Спиной их принимать страшнее, и учитель повернулся к врагу лицом, удерживая под контролем горбатившуюся в наступающих сумерках лесополосу. Мешал пар, идущий изо рта, и приостановил дыхание. Вспомнил про оберег, попробовал нащупать чётки на запястье, но удивился не их отсутствию, а что отвлекается на второстепенное: талисманы подчиняются человеку, а не наоборот.

– Дистанция. Не отстаём, – продолжал держать ситуацию в узде полковник. Толково всё же учили воевать в Афгане. – Всё нормально. Работаем.

В мире и впрямь ничего не произошло. И главное, ничего не изменится. Истоптанные озерца за ночь затянутся ледком. Война продолжится, потому что остались в живых вторые номера из обеих снайперских пар. Бабушка Анай, пусть и крестиком на кладбище, но дождётся на побывку после ранения внука-героя. Перед возвращением на фронт тот заедет в Рослесозащиту в подмосковном Пушкино. Увидеть и обнять ту, чьи руки на фотографии лежали у него на плече слева.

– Пойдём к тебе!

– Ой! Замёрзнем, – в лаборатории, больше похожей на холодильную камеру, под её присмотром хранился семенной фонд России. А зачем минусовая температура им? Это польза для образцов, чтобы не прорастали в течение тридцати лет. А её, как заведующую лабораторией, и так все зовут Морозко…

Но нетерпеливо, всё предугадывая, поднялись на третий этаж. Среди герметично упакованных пакетов с двумя миллионами семян в каждом, выставленных, словно тома книг на полках, при восемнадцати градусах мороза им стало вдруг жарко. И там Маадыр трижды сжал здоровой рукой девичью ладонь.

– Чего? – подняла Морозко голубые глаза, под цвет которых он, собственно, и подбирал себе линзы. Знал бы Москвич истинный смысл цвета линз. Надо будет заехать к нему в госпиталь…

– Когда не успею или по какой-то причине не смогу сказать о своей любви к тебе, я просто трижды сожму твою руку. Хорошо?

Соглашаясь и утверждая секретный код тайны, Морозко ответно трижды коснулась его груди и поцеловала покоящуюся на перевязи руку:

– Возвращайся.

Маадыр прикрыл глаза. Он словно прикоснулся к детству, к многолетней тайнописи с бабушкой Анай. И теперь продолжил святость их секрета, перенеся в будущее.

На удивление легко удалось договориться с начальством, что выделят и переправят с гуманитаркой на его фронт проклюнувшиеся сеянцы – для высадки их вместо выгоревшей от бомбёжек лесополосы. Расти не для будущих рубежей обороны, а для их первоначального предназначения – спасения полей от суховеев летом и для снегозащиты зимой. Более всего помогать в этом ему станет, как ни странно, Журавко. Вместе с зайцем, которому найдёт бусинку вместо потерявшегося глазика…

Залатает крышу в своём прохудившемся интернате Семён Добрый. Ему предложат комиссоваться по ранению и вернуться в сталелитейный цех, но однажды вновь появится на фронте боец «Ничей». Скорее всего, он, подобный позывной может родиться только однажды. Ленушок родит мальчика, и Москвич будет радоваться, что сможет держать его на руках, несмотря на протез. И передаст с оказией для Незабудки нотную тетрадь. Полковника-афганца выхватит телекамера в репортаже об обмене пленными, на куртке вместо шеврона можно будет прочесть «Своих не бросаем» – лозунг, родившийся на Хохлице, но пришедшийся впору, словно пошитая по стати и сути России великим портным одёжка. Брусникин соберёт вместе с Историком рассыпанные по траншее чётки, но одну бусинку так и не найдут, словно сгинет.

– Так тоже красиво, – успокоит комзвода.

– Нет, так нельзя. Их в чётках должно быть 99, 33 или 11, – не согласится на подмену Мурад. – 99 – количество имён Аллаха, 33 бусины позволяют за три оборота отсчитать все мусульманские изречения, а 11 – это части молитвы Всевышнему.

Брусникин ненароком подумает, что потеря одной бусинки означает примету на «двухсотого» в их взводе, но промолчит. А зря – скорее всего, это коснётся его самого, Хохлица чаще всего приглядывает для флирта именно младших офицеров. Они резвые, бедовые, не дают застояться ни себе, ни другим. В России же как раз больше всего памятников поэтам и воинам. Погиб воин – остался в живых поэт!

Но это всё статистика и думы о будущем. Может, так получится, может, и по-другому. Просто на войне, в окопах, как нигде в ином месте и времени, мечтается и заглядывается в день завтрашний. Хотя солдату на самом деле из этого расклада остаётся самая малость – просто дожить до рассвета.

12

…Утром первой проснулась война. Глаза открывать не хотелось, мечталось понежиться в дрёме, сделать потягушки, но требовалось идти на работу. Коси, коса, пока роса. На раз-два… Три-четыре…

Луганск – Рязань – Брянск – Кызыл – Москва.

2024–2025 гг.