Читать книгу - "Да будет воля моя - Евгений Кузнецов"

— Хм! Наивен ты, человече. Легион имя мне.

Эпилог

Больничный халат едва согревает. Ослепительно-яркий белый свет режет ему глаза. Кругом белоснежные кафельные стены. Напротив него люди в белых халатах. Стены отражают звуки их голосов.

Мужчины и женщины негромко обсуждают что-то между собой:

— Сидит сутулясь, поза неестественная, напряжен, движения скованные.

— В анамнезе алкоголизм в запущенной форме.

— И черепно-мозговая травма.

— Полагаете, когнитивные нарушения?

— Как же без них.

— Семен, — различает он обращенный к нему вкрадчивый, доверительный голос, — испытываете ли вы какие-нибудь трудности при обдумывании и принятии решений?

Он машинально кивает, соглашаясь. Он соглашается со всем, лишь бы поскорее его увели из этого холодного кабинета.

Слышится комментарий:

— Классический мутизм.

— Семен, — вновь обращаются к нему, — у вас когда-нибудь было ощущение, что некоторые окружающие предметы или ситуации нереальны?

Он снова молча кивает в ответ и, морщась от боли, осторожно прикасается к повязке над бровью, после чего смотрит на раскрытую ладонь, в центре которой розовеет квадратный рубец.

— Нарушение восприятия окружающего мира.

— Семен, где вы сейчас находитесь?

От холода его начинает бить озноб. Он косится на приоткрытое зарешеченное окно. Снаружи серо и промозгло. Он отворачивается от окна, втягивает голову в плечи и засовывает ладони подмышки. Так немного теплее — тепло больше не уходит через открытые участки тела. Ему хочется свернуться клубком, как это делают кошки, чтобы согреться.

Голоса не смолкают:

— Нарушена способность устанавливать взаимосвязь между внешними обстоятельствами и актуальными событиями.

— Аутопсихическая дезориентировка.

— И деперсонализация.

Голоса стихают. Возникает тишина. Он поднимает глаза и смотрит исподлобья. Встречные взгляды полны безучастного сочувствия — так смотрят только врачи на неизлечимого больного. Он опускает глаза. Сколько можно продолжать это театрализованное представление? Признаете ли вы, эскулапы, очередного пациента душевнобольным, или не признаете? Впрочем, ему это безразлично, он во всем положился на волю Судьбы. Вот только эта слабость в теле и головокружение от лекарств… его дух совладать с ними не может.

— Семен, вы чувствуете себя нехорошо? Семен? Санитара! Скорее!!!

* * *

Киппен был выписан из психиатрической больницы с неутешительным диагнозом. Тем же днем он покинул злополучный Пятигорск, забывшись беспробудным сном на верхней полке плацкартного вагона. На следующий день он вернулся в Москву.

Зябко закутавшись в свой болоньевый плащ, он, прихрамывая, вышел из вагона поезда на перрон, протолкался сквозь толчею гулкого Казанского вокзала и вышел на площадь трех вокзалов. Миновав площадь, он привычно свернул на тихую Каланчовку и, угрюмо свесив голову, побрел знакомой дорогой вдоль трамвайных путей в направлении Проспекта Мира.

В отличие от солнечного Краснодара, в столице было промозгло, сыро и серо, так же, как в Пятигорске. С пасмурного неба сыпал моросящий дождь. Киппену не нравилась дождливая погода, но сейчас он был благодарен природе, поскольку на улицах было меньше людей.

Впереди показался спорткомплекс «Олимпийский». Киппен спустился в подземный переход, перешел на противоположную сторону Проспекта Мира и вошел в деловой центр, где базировалась редакция газеты.

В редакции воцарилась мертвая тишина, стоило только Киппену появиться в дверях. Не было слышно ни кликанья мышек, ни морзянок клавиатур, ни других привычных звуков. Все сотрудники редакции в безмолвии провожали взглядами идущего мимо них Киппена. А когда тот скрылся за дверью кабинета главного редактора, то и вовсе затаили дыхание, прислушиваясь к малейшему звуку.

Главный редактор сидел на тахте с развернутой на коленях газетой и дымящейся сигаретой в руке. Киппен с мрачным видом застыл перед ним, возвышаясь, словно исполин. Оба молчали. Шеф глубоко затянулся сигаретой и с наслаждением выпустил дым кольцами. Это казалось странным, но он не зашелся надсадным кашлем. Он даже не кхекнул, словно не мучился многие годы от эмфиземы легких.

— Я не хочу ничего слышать, — произнес шеф, даже не удостоив Киппена взглядом.

Киппен промолчал, хмурясь все больше. Ему показалось, что шеф нарочно избегает встречаться с ним взглядом. И действительно, не поднимая глаз, шеф перегнулся через подлокотник и загасил окурок в напольной пепельнице, после чего снова вернулся к просмотру газеты. Пауза затягивалась. Шеф не спешил начинать нежелательный разговор, но и отмалчиваться было невозможно.

— Мне звонили по поводу тебя, — наконец сказал шеф. — Я в курсе всех событий.

— Замечательно, — отозвался Киппен. — Значит, мне не придется уговаривать вас опубликовать материал.

— Семен, исключительно из хорошего расположения к тебе и чтобы компенсировать твои издержки, я мог бы тиснуть в колонке происшествий хронологию. Коротенько и, разумеется, не акцентируясь на связи, якобы имеющейся между произошедшими событиями.

— Если будет указана моя фамилия, то материал должен быть опубликован в полном объеме, — твердо отрезал Киппен.

Шеф поднял голову. Лицо Киппена изменилось. Глаза шефа, блестящие и неподвижные, напомнили ему два стеклянных протеза с бледно-серыми ободками вокруг полупрозрачной радужки и резко выделяющимися черными точками зрачков.

— Ладно, тогда и я скажу прямо, — совершенно другим тоном ответил шеф. — Я никогда не опубликую твой материал.

— Почему же?

Шеф красноречиво задержал взгляд на страшном шраме на лбу Киппена:

— Меня не устраивает источник. Согласись сам, ты побывал в довольно специфическом месте, что бросает тень на твою репутацию.

— Конечно, — размышляя вслух, невесело согласился Киппен. — На это они и рассчитывали, упрятав меня не в кутузку, а в психушку. Теперь я, словно мифологическая Кассандра, могу говорить все что угодно, а надо мной попросту будут смеяться.

Впервые Киппен увидел улыбку на губах шефа, точнее едкую ухмылку.

— Ну-ну, не отчаивайся, — покровительственным тоном ответил шеф. — Ты можешь предложить свою увлекательнейшую фантастическую историю какому-нибудь литературно-художественному альманаху. Или воспользоваться площадкой самиздата. На худой конец, размести ее на своей странице «ВКонтакте». Но что я тебе рассказываю? Ты и сам прекрасно знаешь, сейчас для публикации масса возможностей. Тем более с твоим-то недюжинным писательским дарованием. Ведь в сми все равно тебе путь заказан.

Киппен не стал ни возражать, ни спорить, ни грубить, ни угрожать. Он лишь подчеркнуто сухо распрощался с шефом:

— Доброго вам здоровья, Аркадий Эдуардович. И мое почтение господину Маммону.

С этими словами Киппен покинул редакцию, намереваясь никогда больше не переступать ее порог. В небольшой и уютной кофейне, отделенной от фойе делового центра стеклянной перегородкой, Киппен заказал эспрессо и устроился на своем излюбленном месте — у высокой стойки. Он привычно влил в бумажный стаканчик с обжигающим кофе изрядную порцию коньяка из бутылки, что всегда была при нем, и погрузился в невеселые мысли.

На противоположной стене была установлена плазменная телевизионная панель. Киппен не сразу понял, отчего его мысли вдруг смешались. Просто — он разглядел картинку в телевизоре. Это казалось нереальным, сном или бредом, но по