Читать книгу - "Да будет воля моя - Евгений Кузнецов"

алтарь для жертвенной крови. Киппен отыскал в кармане плаща канцелярский нож. Он выдвинул лезвие и, поморщившись от боли, провел острием по ладони, стараясь не повредить нервные окончания и крупные кровеносные сосуды.

Кровь засочилась из резаной раны, и Киппен перевернул руку ладонью вниз. Как только первые капли крови упали на магический символ, Киппен начал читать заговор с ксерокопии:

— Моту проприо, мутатис мутанди, претер натура, контра вим мортис.

Киппен замолчал, напряженно вслушиваясь в тишину подземелья, нарушаемую лишь звуками капающей воды. Ничего вокруг не происходило, и он продолжал:

— Контра спем, аб инкунабулис ад инфинитум.

Что-то странное послышалось Киппену, будто земля задрожала от топота множества ног, но он не стал останавливаться и окончил читать заговор:

— Пер аспера, пер фас эт нефас, ад либитум!

— Чего ты желаешь, человече? — послышался хриплый мужской голос.

Киппен обернулся и направил в ту сторону фонарь. На фоне непроницаемо черной мглы входа в грот выделялась низкорослая, коренастая мужская фигура. В свете яркого луча фонаря горели два глаза, словно рефлекторы. Киппен узнал мужчину из «Гелендвагена». Несмотря на современный спортивный костюм на нем, Киппен догадался, что это был тот самый средневековый монах Симон, самонадеянно бросивший вызов дьяволу, но не одолевший лукавого.

Из-за спины Маммона вышли две высокорослые девушки с платиновыми волосами, собранными по бокам в хвосты. Они остановились по обе стороны от Маммона и буквально впились в Киппена одинаково прозрачными и неподвижными глазами рептилий. Киппен узнал близняшек из ночного клуба, Еву и Соню Шпиль.

Трое демонических порождений смотрели на растерявшегося журналиста, как хищники на дичь.

— Зачем ты вызвал меня? — вновь подал голос Маммон.

— Чтобы ввергнуть тебя обратно в геенну огненную, — ответил Киппен.

— Не в твоей власти совершить невозможное.

— Если это было под силу автору «Маллеус Малефикарум», то и мне удастся. — Киппен достал из внутреннего кармана плаща другую ксерокопию из «Молота ведьм» и продемонстрировал его Маммону. — Не забыл ли ты еще «Экзилиум диаболус»? Ну так сейчас напомню.

Маммон расхохотался:

— Ха-ха-ха! Тот монах был шарлатаном, за что и поплатился душой своей. Но прежде чем ты начнешь читать его ахинею, ответь мне, веруешь ли ты в Бога?

— Верую.

— И многие богатства сулит тебе Бог?

— Не стремлюсь к богатствам земным, поскольку в этом мире нет у человека ничего главнее долга — жить в соответствии с порядком, установленным Господом, Богом нашим.

— Из твоих слов я заключаю, что ты готов смиренно сносить лишения, тяготы и несправедливость этого мира, чинимые целым сонмищем безбожников и фарисеев?

— За эту цену приобретается святость.

— Стало быть, нет у тебя ничего, а сейчас ты лишишься и последнего — жизни своей.

Киппен заносчиво задрал подбородок:

— Не притязаю на чужое, ибо тело мое, как и жизнь моя принадлежат не мне, а всецело находятся во власти Бога!

— Дерзки слова твои, человече. Предоставь же доказательства.

Маммон вытянул руки вперед, и из его растопыренных пальцев вырвались всполохи пламени. В одно мгновение достигнув Киппена, огонь преисподней объял его с ног до головы. Киппен вдруг почувствовал, как могучая сила оторвала его от земли и буквально пригвоздила к стене грота. Фонарь выскользнул из его ослабевшей руки и упал на пол. Острая боль пронизала ладони его раскинутых в стороны рук и сложенные воедино ступни, а голову опоясал всполох пламени, подобно терновому венцу.

— А-а-а… — завопил Киппен от нестерпимой боли.

— Лишь только попроси быть освобожденным от мучительной пытки, и да свершится воля твоя! — в исступлении выкрикнул Маммон.

Найдя в себе силы, Киппен прохрипел:

— Отче наш, сущий на небесах! Да будет воля Твоя…

Огненные всполохи вокруг Киппена вдруг погасли, и он, словно камнем с обрыва, в одно мгновение был сброшен неведомой силой со стены на землю. Тяжело дыша, он с трудом поднял голову из зловонной лужи. Из глубокой рассеченной раны на его лбу струилась кровь, заливая глаза, и все же Киппен разглядел, как Маммон, в бессильной ярости сжимая и разжимая кулаки, глядит на него сверху вниз.

— Прекрасная подготовка, — наконец злобно процедил Маммон. — Что ж, настал черед подойти и к иному испытанию.

Киппен с усилием поднялся на ноги и посмотрел на свои ладони, из ран которых сочилась кровь.

— Веди меня, Судьба моя, — едва слышно произнес он и сжал руки в кулаки.

— Узрел я противоречие в словах и поступках твоих, — продолжал Маммон, — поскольку ты, вступив в поединок со мною, вознамерился побороть меня.

— Ошибаешься, лукавый.

— Нисколько! Ведь простер ты волю свою на безразличные, по твоим словам, для тебя вещи внешнего мира. Имей же мужество признаться самому себе, что на то была направлена воля твоя, и покончим на этом!

— Покончим! — Покончим! — в один голос отозвались демонические девушки.

Маммон уже ликовал победу:

— Отдай мне свою душу, человече!

Собрав последние силы, Киппен заговорил:

— Был бы я каменным изваянием, а не живым творением Бога, не вступи я с тобой в смертельную схватку. Вопреки же твоим словам, скажу следующее, я вовсе не стремлюсь во что бы то ни стало одолеть тебя, дьявол. Ты уж прости меня за прямоту, но просто так надлежит мне по природе, пока на Земле идет борьба добра со злом, я буду принимать в ней участие. Ну а что из этого получится, то и получится, ведь то, чего хочет Отец мой Небесный, лучше моего неразумного желания. Не правда ли?

— Проклятье! — взревел Маммон, и всполохи адского пламени, вырвавшись прямо из него, заплясали над его плечами и головой.

Киппен окровавленными руками поднял с земли фонарь и измятый лист и начал громко читать заговор:

— Бенедикто Домини сит вобискум. Ин номине Патрис эт Фили эт Спиритус Санкти…[17]

Неожиданно он остановился на полуслове, краем глаза уловив, как в кромешной тьме за спинами Маммона и его демонических спутниц скользнули черные тени.

— Всем оставаться на своих местах! — громоподобно раздался внутри грота грубый мужской выкрик. — Никому не двигаться!

Киппен не успел опомниться, как получил сильный удар под колено и повалился от подсечки на землю. Придавленный к каменному полу, он почувствовал, как его руки были кем-то с силой заломлены за спину и запястья туго стянули ледяные наручники.

Киппен поднял голову. Его окровавленное, перепачканное грязью лицо исказила гримаса отчаяния. Напротив него так и продолжал стоять Маммон в окружении белокурых близняшек, а за их спинами растянулась группа омоновцев в черной униформе, вооруженных короткоствольными штурмовыми автоматами и с приборами ночного видения на лицах.

— Выйди, дух нечистый, из сего человека! — из последних сил выкрикнул Киппен.

Маммон пронизал Киппена холодным взглядом своих прозрачных, безжизненных