Читать книгу - "Да будет воля моя - Евгений Кузнецов"

— Мия, ты великолепна в своем развратном бесстыдстве, но мне, правда, нужно от тебя только интервью.

— Но ты не знаешь, от чего отказываешься.

— Знаю, точнее, видел, как и сотни тысяч подписчиков твоего канала.

Игнорируя его слова, Милана оголила бедро и провела кончиками пальцев от колена и выше:

— Посмотри, какая у меня шелковистая кожа.

Киппен тоже упрямо продолжал гнуть свою линию:

— Человеческое слишком человеческое, не так ли?

Милана приподняла халат чуть выше:

— Оттуда, где ты стоишь, этого не разглядеть. Иди же ко мне.

Нет, Ницше тут совершенно ни при чем, подумалось Киппену. Что-то другое или, лучше сказать, кто-то другой, материальный и крайне вредоносный сознательно заразил этих доверчивых девушек опасной заразой, развращающей душу.

— Милана, — Киппен намеренно обратился к девушке по имени, — ответь искренне, каким образом от эротических фотосессий ты докатились до полного разврата?

— Я так пожелала.

Милана распустила узел на поясе и распахнула халат, оголив грудь и живот:

— Взгляни же на мое тело.

— И по вере твоей воздалось тебе? — не смутившись, продолжал Киппен.

— Откуда знаешь? — искренне удивилась Милана.

— Милана, никогда не поздно одуматься и обратиться к праведной жизни.

— Ты предлагаешь мне вернуться в убогую хибару в Кабардинке? Ловить жалкие лайки в обмен на свою красоту и отдаваться всяким ничтожествам, чтобы худо-бедно прокормиться, в то время как здесь я стала по-настоящему преуспевающей Мегой? Ха! Брось свои глупые шутки, журналист. Так ты идешь в постель?

Киппен отрицательно покачал головой:

— Это вовсе не шутки. Я готов помочь тебе реабилитировать твое честное имя. Ты ведь наверняка слышала о святой Марии Магдалине. Она тоже была блудницей.

Милана не стала его слушать. Словно придумав озорную забаву, она поднялась с кровати и скинула с тела халат, оставшись беззастенчиво обнаженной.

— Иоканаан, — томным голосом произнесла она. — Я влюблена в твое тело. Дай мне коснуться твоего тела.

Киппен невольно отступил на шаг назад.

— Не прикасайся ко мне, дочь Содома. Нельзя осквернять храм Господа Бога, — театрально ответил он, думая, что Милана просто ломает перед ним комедию, вернее трагедию Уайлда.

— Нет ничего на свете красивее твоего рта. Дай мне поцеловать твой рот, — продолжала Милана, приближаясь к Киппену. — Я поцелую твой рот, Иоканаан. Я поцелую твой рот. — Милана растопырила пальцы и игриво прорычала: — Р-р-р…

Киппен хотел сделать еще шаг назад, но уперся спиной в дверной косяк. Дальше отступать было некуда, и он отвесил Милане легкую пощечину:

— Милана, тот мужчина, что последним предстал перед твоей скрытой видеокамерой, где он сейчас?

Милана потерла рукой щеку:

— Откуда я знаю. В какой-нибудь дыре трясется от страха. Ну что с тобой? Разве ты не хочешь, чтобы я поцеловала твой рот?

— Я бы не хотел, чтобы моя голова оказалась на блюде, вернее в Интернете. Мне нужен телефон Карчетова.

— Узнавай сам, я тебе не справочное бюро. Дай же мне поцеловать твой рот!

Милана буквально накинулась на Киппена и впилась губами в его губы.

Киппен насилу высвободился из объятий Миланы:

— Благодарю за интервью, Милана. Да, и накинь халатик, здесь сквозняк, простудишься.

С этими словами Киппен поспешно вышел в прихожую. Надолго оставаться наедине с обнаженной и возбужденной женщиной для одинокого мужчины было чревато вполне предсказуемыми последствиями.

— Обломщик, — услышал он у себя за спиной разочарованный голос Миланы. — Из меня могла бы выйти улетная Саломея. Ну и черт с ним, сам виноват, теперь поплатится головой.

Киппен покинул нехорошую квартиру и, к сожалению, не расслышал последние слова Миланы.

Глава 37

Узнать номер сотового телефона Карчетова Киппену не составило большого труда, поскольку в секретариате администрации посчитали, что номер непременно будет недоступен. Как ни странно, но телефон был в сети. Слушая долгие гудки, Киппен отошел вглубь фойе здания администрации, где было меньше людей.

На звонок ответил мужской безразличный голос:

— Да?

— Добрый день. Левон Самвелович?

— Да, я.

— Я журналист, меня зовут Семен Киппен. Прошу вас, не бросайте трубку. Я лишь хочу поговорить с вами. Не откажите мне в интервью.

— Что ж, поговорить можно, но только не для печати.

— В таком случае не сочтите мой вопрос странным, а ответьте на него прямо. Ваши глаза изменились и стали бледно-серыми, не так ли?

— Так и есть, — не смутившись, ответил Карчетов. — Как и я сам, стал бледно-серым подобием человека.

— Уважаемый Левон Самвелович, я в курсе произошедших событий. Вы поступили опрометчиво, ну а с вами обошлись и вовсе цинично, обобрав и отпустив на все четыре стороны вечно скрываться от правосудия. Однако я предлагаю вам содействие для выхода из создавшейся критической ситуации.

— Ну допустим. И что ты хочешь от меня взамен? Деньги? Но ты же сам знаешь, у меня их нет.

— Я же сказал, интервью. Только откровенное интервью позволит вам с честью выйти из этой грязной истории.

— Ты в своем уме, Киппен? Ты предлагаешь мне добровольно признаться в том, что я хотел присвоить городской бюджет?

— Не признаться, а покаяться, это большая разница. И это единственный для вас шанс на спасение доброго имени, чести и достоинства. Воспользуйтесь им.

— И пойти под суд?

— Судьи примут во внимание, что вы поддались искушению, но вовремя раскаялись и теперь готовы содействовать следствию.

— Но я все равно сяду, если вообще доживу до суда.

— Непременно сядете. Но зато станете героем в глазах людей.

Карчетов ничего не ответил, и Киппен с жаром продолжал:

— Только представьте, своим поступком вы произведете настоящий фурор. Благодаря мне это событие станет сенсацией. Вас поднимут на знамена, на вас станут ровняться. Вы ознаменуете собой новую светлую эру человечества! Ну же, решайтесь, дорогой Левон Самвелович, хоть раз в жизни послужите великой цели, а не только себе самому!

Было слышно, как Карчетов затянулся и, задержав на минуту дыхание, выпустил дым.

— Знаешь, Киппен, — заговорил он потухшим голосом, — я тут недавно поймал себя не мысли, что всю свою жизнь мечтал о свободе. То от родительской опеки, то от учителей, от семьи, от коллег, от тупого быдла, от уролога и камней в почках. Короче, от зависимости от чего-то конкретного на каждом этапе своей многострадальной жизни. Однако я никогда не мог понять до конца смысл этого слова. И только теперь до меня вдруг дошло, что свобода — это некий абсолют. Она не допускает никаких относительностей и полумер, а может быть только всеобъемлющей, бесконечной, как Вселенная. А раз так, то она попросту недостижима в этом ограниченном мире. И вот теперь, когда я догнал это, я наконец-таки осуществлю свою давнишнюю мечту. Я стану по-настоящему