Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

Кожа у Леди была бледная, в мурашках. Ксения встала на колени перед ней, прямо напротив, посмотрела в глаза:

— А теперь зажмурься.

Вообще-то Ксения хотела сказать что-то вроде: ты не моя ученица и не будешь ею. Я только что заполучила твой браслет, который придавал тебе уверенности и, может, вес твоим словам в глазах окружающих. Сейчас я погружу тебя в глубины, ты забудешься темным сном — не сном, увидишь сколько-то отрывков прошлого, очнешься и отправишься обдумывать. Ты заплатила, я все сделаю как надо, но я не разрешала задавать вопросы. У тебя мятое платье, красные глаза, чего ты от меня можешь хотеть? Я здесь не мамочка.

Леди качнулась, ожидаемо чуть не повалилась на пол, но Ксения поддержала ее. Как они ищут ниточки во тьме, любую руку, за которую можно ухватиться, любого, кто бы им сказал, что можно сделать. Другое дело, что выхода нет, есть тропинки всё в той же тьме, которые ведут в никуда, но, пока ты идешь по ним, хотя бы отвлекаешься.

Леди очнется минут через тридцать, еще пять минут будет вспоминать себя. Очнется с больной головой, как после пьянки, как после тех тяжелых темных снов, которые приходят к каждому в Приюте и даже, может, иногда к жителям города. Напиться силы — погрузиться в тот же омут, но добровольно. Выловить свое.

Пока Леди лежала в забытьи, Ксения медленно перебирала мотки с пряжей. Трудно сосредоточиться на оттенках, когда позади тебя кто-то обретает прошлое… ладно, отрывки прошлого, уж не настолько Ксения могущественна. То есть по-хорошему все это не должно работать, и старый мастер не обрадовался бы, но старый мастер уже ничего не скажет, и Рысь не узнает, а у нас зато браслет есть.

«Интересно, — думала Ксения, глядя, как Леди ерзает во сне, — решится новый мастер проделать с Щепкой то же самое? Учитывая плату, например. Или еще — бывает так, что, вспомнив прошлое, человек хуже ориентируется в настоящем, то есть еще хуже даже по приютским меркам. Рискнет мастер? Почему-то ему ужасно важно, чтоб Щепка вспомнила, как там она жила. Отец он ей, что ли?.. Да нет, не может быть. А кто тогда?»

Ксения вспомнила их разговор — ее, Роуз и мастера — и фыркнула.

— Никто из вас не помнит своего прошлого?

— С трудом помнят, лоскутно.

— Да.

— Но как же тогда…

Он явно хотел спросить: «Как же вы тогда живете?» — или что-то вроде того, но, видимо, понял, как жалко это прозвучит, и стушевался. Ну и правильно: человек, которому только что залечили разбитый нос, должен же хоть чему-то научиться.

— Рысь, — сказала Роуз и взглянула на мастера с таким укором, будто он был, допустим, мальчиком из младших и только что случайно сжег полкухни, — прилагает все усилия, чтобы мы могли жить как можно лучше. Даже учитывая прошлое и прочее.

— Прочее?..

Мастер как будто бы, несмотря на все свои вопросы, не был уверен, можно ли ему вообще их задавать. Раз в жизни Рысь с его тупыми, импульсивными реакциями на что-то пригодился, надо же.

— Смотря что вообще вы о нас знаете, — сказала Роуз как-то очень убедительно.

— А почему вы вдруг интересуетесь? — спросила Ксения невинно, и мастера перекосило. — «Да, о да. Раз уж вам нравится Роуз, а не я, оставьте хоть возможность вас бесить».

— Предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

Все они — и сама она в том числе — вдруг показались Ксении детьми, которые собрались на чердаке и делятся друг с другом самым важным.

— Если вы скажете, зачем вам знать о Щепке, мы сможем решить, стоит ли оно того, — сказала Роуз. — Ладно, способы есть, небезопасные, неверные, но они существуют. Хоть я их и отрицаю.

— Я подумаю, — пообещал мастер, — я присмотрюсь к ней пока без таких сложных решений.

— Зачем она вам?

— Картинка не сходится, — пояснил мастер, — я не понимаю. Чего-то явно не хватает, хочу понять.

— Бывает.

Чтоб немного испортить их идиллию, Ксения спросила:

— То есть эта девочка очень для вас важна?

Любой, кто ее, Ксению, хоть немного знал, понял бы — эта девочка в ближайшее время будет на себе чувствовать очень-очень пристальный взгляд, такой задумчивый. И даже мастер заподозрил что-то и ответил коротко:

— Пока еще нет.

«Да, — подумала Ксения, — о да. Важна. Слабое место мастера — в Приюте, это надо же».

Леди закопошилась у стены.

— Ну что? — спросила Ксения. — Как прогулялась?

— Ты, ты… — начала Леди с явным усилием, хмуря чистый лоб, а взгляд блуждал. — Ты, ты, вы…

— Я, я, мы?

Ксения села на пол рядом. Леди терла виски, и под глазами появились синяки, но в остальном она вроде бы выглядела относительно нормально. Похоже, вернулась целиком, ну и слава богам. Только каким?

— Ты… вы тоже жили в Кесмалле. А браслет наш, фамильный, мне мама поносить дала.

— Так-таки и дала?

— Я просто мерила.

Ну вот, сейчас она начнет скулить: «Отдайте». Память о доме, да еще и мамы собственность. Ксения заправила за ухо выбившуюся из хвоста прядь, протянула руку, вздернула Леди в вертикальное положение и только потом предупредила:

— Нет, не отдам.

— А я и не прошу.

Вот это да, а где же скулеж? Ради такого случая Ксения даже уточнила без насмешки:

— Обрела, что хотела?

— Да, отчасти.

Леди оправила платье, пригладила волосы. Снова старательно посмотрела сверху вниз:

— Я к вам еще приду, возможно.

— Погоди. Иди сейчас куда угодно, к людям, и объяви, что тебе нельзя спать до конца дня. Вечером можно будет, а пока провалишься.

— А что плохого в том, чтобы?..

— Не проснешься.

— А они не догадаются, почему именно нельзя?

— Если поймут, то промолчат. Только к Рыси с этим не подавайся, не к его компашке.

— Моя мама, — сказала Леди ни с того ни с сего, — была красивее, чем вы.

И вышла, притворив за собой дверь.

— Вы беспокоитесь совершенно не о том, — заметил Йэри.

Они с Томасом сидели за столом, и Томасу пришлось ответить «угу», потому что вообще-то он ел суп. Обычно Томас заходил минут на десять — нанести визит вежливости, высказать пару псевдоумных замечаний, дать Йэри на себя посмотреть и заодно самому выдохнуть. Так спокойно, как в книжной лавке Йэри, ему не было даже в собственной постели. Тут пахло старым деревом, бумагой, травами, которые Йэри заваривал вместо чая.

Томас любил проскользнуть в комнату для своих — дальнюю, позади прилавка, куда простые покупатели не забредали. Он приходил с черного хода, открывал дверь своим ключом, скидывал плащ, приглаживал мокрую челку, выдыхал. На миг казалось, что он спасся. Иногда Йэри его встречал, иногда занимался с покупателями или восседал на прилавке, обложившись каталогами и пытаясь понять, что не так. Циферки в каталогах и в графе учета — единственное, что Йэри давалось с трудом. Он воевал с ними, как эпохой раньше — по крайней мере, в детстве Томас был уверен — воевал с правителями вражеских земель. Волосы выбивались из хвоста, лезли Йэри в глаза, он их сдувал и лихо вычеркивал очередную циферку или название. Йэри легко было представить с саблей, шпагой, в мундире, на коне и на привале. Писал Йэри по старинке: то перьевой ручкой, а то и вообще пером.

— Вы так врываетесь, что я чуть не поставил кляксу, — сказал Йэри, не поднимая глаз. Закончил абзац, не торопясь, завинтил крышечку на чернильнице и только тут соизволил посмотреть на Томаса.

Сегодня Томас вошел с парадного хода, потому что хотел не тишины, а разговора и еще потому, что слишком нервничал.

— Кидайте плащ куда-нибудь и садитесь, — пригласил Йэри и встал. Смотрел внимательно, как и всегда в такие встречи, подмечал, сколько Томас ел, и сколько спал, и не сутулится ли, и как держит голову. Так художники вглядываются в свои картины после долгого расставания — пытливо, вдумчиво. Всматривался, всматривался — и вдруг подался вперед и обнял. Томас дернулся было, но Йэри уже