Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

но я знал, что в дедушкиной библиотеке есть также невидимые книги, которые стоят сзади вторым рядом или лежат поперёк на основании полок. Так что в его библиотеке не было ни одного неиспользованного сантиметра.

Солик вложил письма в книги, по странице или по две в каждую. Тина помогла ему загрузить их во все сумки и чемоданы, которые были в доме. Вдвоём они сели на жёлто-красный трамвай – ведь в той России только у высоких чиновников и партийных работников были машины – и приехали на главный почтамт в центре города. Только оттуда можно было послать бандероль за границу. Я представил себе дедушку с бабушкой – семью беженцев с маленькой девочкой в поношенной одежде, как они стоят за горой клетчатых полиэтиленовых котомок, как у инфильтрантов-суданцев в южных кварталах Тель-Авива. Но темнокожие африканцы выглядят весёлыми в любом случае, а у беженцев из Восточной Европы серые лица и потухший взгляд.

Женщины, которые работали на главном почтамте, знали Солика Лангера. Он получал письма и бандероли из Москвы и часто бывал на почте. Он обращался к ним по имени, Леночка и Катенька, и разговаривал с ними приветливо. Он рассказывал им о пальмах, растущих у экватора, и об обычаях древних жителей Камчатки. Солик говорил и говорил, и всё в его устах звучало интересно и захватывающе, как сказка.

«Твой дед был интересным мужчиной в молодости, – заметила мама несколько робко, – высоким… посмотри на фотографиях».

«Что? Дедушка заигрывал с женщинами, которые работали на почте?» – изумился я.

«Заигрывал?!» – мамино лицо изменилось.

Леночке и Катеньке не было известно, что печатные материалы, высылаемые за границы страны, нуждаются в особой государственной лицензии. «Ведь не так часто кто-нибудь обращался к ним по такому делу. Они не знали определённо, что именно необходимо проверить и какое удостоверение потребовать, поскольку железный занавес только начал подниматься…» – мама выразилась так же, как и дедушка, и я подумал о тяжёлом жалюзи из металла, которое хозяева гаражей, которых мы видим по пути в школу, приходя на утром работу, открывают поворотом ключа в замке, и оно тяжело и медленно ползёт вверх.

Враждебный запах стоял в помещении Чинского главного почтамта, а его работники, как правило, страдали от скуки. Двери открывались и закрывались со страшным скрежетом – дверные петли так и не починили. Леденящий ветер врывался с улицы. Он был колким, но создавал движение воздуха. А воздух в помещении почты оставался спёртым на протяжении всей зимы, впитав пары́ чернил, отопления и алкоголя. Зима уже кончилась, но на деревянных рамах ещё висели полосы бумаги, оставшиеся от оклейки перед морозами. Клей высох, бумага отошла, и кислый запах старой промокшей муки стоял в помещении.

Высокий мужчина с большой копной волос и худенькая девочка ехали на трамвае. В каждой поездке они везли на почту книги, ещё и ещё, каждый раз – количество, которое могли унести. Десятки и сотни книг доставляли Леночке и Катеньке много работы, но те не жаловались. «Ах, Тиночка! – приветливым возгласам встречали они девочку. – Давай, положи сюда твои варежки! Ах, какие красивые варежки! Это мама тебе связала?» – и, взяв маленькую Тину за руку, Леночка вела её по ту сторону прилавка, через перекладину, которая открывалась кверху, как львиная пасть. Там начиналось служебное помещение.

Леночка указала на батарею под окном и пригласила Тину положить на неё шерстяные варежки, промокшие из-за переменчивой погоды: дождь, мокрый снег и снова заморозки.

Не многие жители Чинска имели обыкновение пересылать что-либо за границу. А точнее – никто. Посылки отсылались в Москву и в Волгоград, и, таким образом, дедушкины книги связывали невидимыми нитями почтовых служащих с далёким и неизвестным миром по ту сторону железного занавеса.

«Израиль? – обеспокоенно переспрашивала Леночка. – Доктор Лангер! С вашим-то умом и образованием! – Она недовольно качала головой. – Там же негде ногу поставить – такая маленькая страна! Посмотрите на карту!» – и она удручённо разводила руками, сокрушаясь о легкомыслии моего дедушки.

«Доктор Лангер! В такую даль!» – вздыхала тётя Дуся, старая уборщица, ковылявшая по помещению почтамта в сером халате и с косынкой на голове. Она стремилась уговорить бедного Солика. «Ведь уже за сто километров от Москвы нечего есть!» – тётя Дуся смотрела на взволнованного Солика с глубокой грустью.

Катенька ничего не сказала. Сильными и ловкими движениями рук она завернула книги в грубую коричневую бумагу, перевязала их верёвкой и запечатала сургучом, крепко прижав печать к узлу. Сургуч застыл и потемнел, и теперь коричневый круглый штамп красовался на каждой из запечатанных бандеролей, в которых покоились дедушкины книги, а внутри них – любовные письма моих бабушки и дедушки.

Письма благополучно добрались до квартиры тёти Сальки в Гиватайме в виде почтовых бандеролей из Страны Советов. Салькины сыновья уже выросли и живут отдельно, и дедушкина библиотека заполнила почти доверху всю детскую в её квартире в квартале имени Бера Борохова. Когда же вслед за книгами приехал дедушка, он сломал блестящие сургучные печати на каждой бандероли и сорвал плотную упаковочную бумагу. Осторожно он открыл книгу за книгой, достал из них тонкие и хрупкие листы бумаги, разложил их по порядку в картонные папки, и теперь они лежали передо мной, страницы простой тетрадки, а буквы бежали и бежали по ним вдаль, как маленькие живые твари по пустыне.

33. Франкфуртские истории

«Бобику было хорошо у нас, – громко объявила бабушка, когда мама с папой вернулись. – Так, по крайней мере, мне кажется, – поторопилась добавить она и многозначительно посмотрела на меня, будто у нас с ней есть какой-то секрет.

Я ничего не сказал. Мне не хотелось рассказывать маме о том, как я провёл время в бабушкиной и дедушкиной компании, и о том, что дедушка мне успел рассказать. Мне хотелось, чтобы всё это осталось так, между нами. Кроме того, я подумал, что если покажусь слишком воодушевлённым, маме это может не понравиться.

«Да, все было нормально», – небрежно заметил я в конце концов. Мне показалось, что мама посмотрела на меня с недоверием. Но поскольку она была занята впечатлениями от поездки, она больше ничего не сказала.

Папа сидел в дальнем углу дивана. Он выглядел довольным. «Немцы больше не признают нейлон и пластмассу, – сказал он. – Теперь у них везде только хлопок, шерсть и дерево». Из Франкфурта он привёз мне подарок: воздушного змея из голубой материи, тонкой и блестящей. Ткань была гладкой и мягкой, как кофточка, купленная в дорогом магазине. Деревянные оси змея тоже были гладкими, и даже верёвка на катушке