Читать книгу - "Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери"

Дэви вскоре вернулся в полном расстройстве.

– Миссис Харрисон нет дома… Она вместе с миссис Линд уехала в Кармоди за новыми обоями для гостиной. Мистер Харрисон просил Энн прийти, он хочет с ней поговорить. Надо сказать, пол у него чистый, а мистер Харрисон бритый, хотя вчера не было никакой проповеди.

Энн не узнала кухню мистера Харрисона. Пол был оттерт до блеска, мебель сверкала чистотой, плита начищена так, что в нее можно было смотреться, как в зеркало, стены ровно побелены, а оконные стекла лучились на солнце. Мистер Харрисон сидел за столом в обычной рабочей одежде, но, если в пятницу она была вся в пятнах и прорехах, теперь ее аккуратно почистили и заштопали. Он был тщательно выбрит, а редкие волосы ровно подстрижены.

– Садись, Энн, садись, – предложил мистер Харрисон радушно, но голос его звучал так обреченно, как обычно звучат голоса жителей Эйвонли на похоронах. – Эмили с миссис Линд поехали в Кармоди… Похоже, они теперь закадычные подружки. Вот и закончилась моя спокойная жизнь. Отныне до конца моих дней жить мне в чистоте и порядке.

Мистер Харрисон изо всех сил старался, чтобы голос его звучал уныло, однако не мог скрыть веселый блеск в глазах.

– Мистер Харрисон, вы же рады приезду жены! – воскликнула Энн, укоризненно грозя пальцем. – И не притворяйтесь, что не рады. Это бросается в глаза.

Мистер Харрисон смущенно улыбнулся.

– Ну, я понемногу привыкаю к новому порядку. Не могу сказать, что приезд Эмили мне неприятен. Мужчине нужна защита – особенно в таком поселке, как наш, где, если решишь сыграть в шашки с соседом, тебя тут же уличат в намерении жениться на его сестре. Еще и обнародуют эту ложь в газете.

– Никто не приписывал бы вам планы в отношении Изабеллы Эндрюс, если б вы не прикидывались холостяком, – сказала сурово Энн.

– Кто прикидывался? И в помине не было. Если б меня спросили о семейном положении, я бы честно ответил, что женат. Но все почему-то назначили меня холостяком. Сам я не пылал желанием распространяться на эту тему… мне и так было тяжело. Представляю, какую радость испытала бы миссис Линд, узнав, что меня бросила жена.

– Кое-кто думает, что это вы ее бросили.

– Начала она, Энн. Начала она. Я расскажу тебе всю нашу историю – не хочу, чтобы ты думала обо мне хуже, чем я есть… И об Эмили тоже. Только давай выйдем на веранду. Здесь такая пугающая чистота, что во мне просыпается ностальгия по прежнему дому. Думаю, я постепенно привыкну, но пока мне лучше находиться во дворе. У Эмили сейчас нет времени, чтобы и с ним разобраться.

Они уютно устроились на веранде, и мистер Харрисон начал свой скорбный рассказ:

– Я жил прежде в Скотсфорде, в Нью-Брансуике. Сестра вела хозяйство, и меня все устраивало – она не возводила чистоту в культ, ко мне претензий не предъявляла и, по словам Эмили, тем самым нанесла мне вред. Но три года назад сестра умерла. Перед концом она тревожилась о моей будущей судьбе и взяла с меня слово, что я женюсь. Она советовала взять в жены Эмили Скотт, которая слыла образцовой хозяйкой и имела собственные деньги. «Эмили Скотт и не посмотрит на меня», – сказал я. «А ты сделай ей предложение – и увидишь», – настаивала сестра. Чтобы успокоить сестру, я согласился попробовать. Так и сделал. И Эмили дала согласие. Никогда в жизни я не был так удивлен… Такая хорошенькая и рассудительная женщина – на кой я ей сдался, старый пень? Поначалу я думал, что мне невероятно повезло.

Мы поженились, отправились в Сент-Джон на две недели в свадебное путешествие и потом вернулись домой. Приехали мы в десять часов вечера, и, даю тебе слово, Энн, через полчаса она уже приступила к уборке. Ты, наверно, подумаешь, что в этом была необходимость… Вижу по твоему лицу, что именно так ты и думаешь… но срочной необходимости, поверь, не было. Признаю, что идеальный порядок в моем холостяцком жилье я не поддерживал, но перед самой женитьбой нанял женщину, которая вычистила и убрала дом. И, когда мы приехали, все выглядело вполне прилично. Но надо знать Эмили. Если привести ее в только что возведенный дворец из белого мрамора, она, как только переоденется в старое платье, тут же затеет уборку. В тот раз она закончила чистить дом к часу ночи, а в четыре была уже на ногах и принялась за старое. Так с тех пор и пошло… И конца этому не было видно. Она непрерывно подметала, отмывала, вытирала пыль и прекращала эту свою деятельность только на воскресенье, но, похоже, с трудом могла дождаться понедельника, чтобы продолжить любимое занятие. Что ж, каждому свое. Я был готов это терпеть, если меня оставят в покое. Но не тут-то было. Эмили захотела перекроить меня на свой лад, а ведь я был уже далеко не молод. Мне не разрешалось входить в дом, не сменив ботинки на тапочки. Курить позволялось только в сарае. Я всегда был не в ладах с грамматикой, а работавшая в молодости учительницей Эмили взяла за правило меня поправлять. Еще ее бесило, когда я ел с ножа. И так каждый день – попреки, перепалки. Сказать по правде, Энн, я тоже не был на высоте. Не шел навстречу, хотя мог бы… Когда она делала замечания, я в ответ дерзил. А однажды в раздражении сказал, что она не обращала внимания на грамматику, когда я делал ей предложение. Это был удар ниже пояса. Женщина скорее простит, если мужчина ее ударит, чем намекнет, что она была рада выскочить замуж. Мы с ней постоянно пререкались – словом, хорошего было мало. Может, все как-то и сгладилось бы, если б не Рыжий. Он стал камнем преткновения. Эмили терпеть не могла попугаев, а Рыжий к тому же и ругался, как старый боцман. А я привязался к птице – он был напоминанием о брате-матросе, который с детства был мне очень дорог. Находясь при смерти, он прислал мне Рыжего. Я не видел никакого смысла в борьбе с его сквернословием. В устах людей кощунственные ругательства терпеть невозможно, но попугай ведь просто повторяет, что слышит, не понимая смысла. Все равно, как если б я стал копировать китайскую речь. Но Эмили так не думала. Женщины не в ладах с логикой. Она старалась отучить Рыжего от тяги к ругательству, но успех был нулевой, как и в моем случае