Читать книгу - "Тетушка против - Тата Алатова"

тяжести трапу. Показалось, что она вот-вот свалится в воду, баркас покачнулся, полотно под ней нещадно заходило ходуном, но Пруденс удержала равновесие. Мгновение — и она спрыгнула на палубу. Дзиньк! — пропел трап, распрямляясь. Повернувшись, эта непостижимая женщина протянула ему руку:

— Давайте, это не страшно. Но если что, тут неглубоко должно быть. Ведь мальчик, мечтающий стать мореплавателем, наверняка научился плавать?

Чувствуя себя идиотом, он повторил ее маневр, сердце зашлось от ненадежности тонкого металла под ногами, мир раскачался, лишившись всякой опоры. Шаг, другой, руки взметнулись в стороны, пальцы вцепились в воздух. Фух! И Рауль перевел дыхание, ощутив под собой палубу.

Убедившись, что он в безопасности, Пруденс крутанула рычагом, втягивая секции трапа на борт, а потом вставила ключ в дверь каюты и повернула его в замке.

— Добро пожаловать, ваша светлость, — сказала чуть хрипло, открывая дверь. — Не загородная глушь, зато не опоздаем к ужину.

— То есть?..

До него наконец дошло, стало изнуряюще жарко, тело налилось тяжестью, и Рауль застыл, пораженный острым откровением: всё Пруденс знала и всё понимала. И отчего он так расстроен, и что именно ему сейчас так сильно нужно. Стыд легкой волной пронесся по телу — а он-то разливался соловьем про более близкое знакомство! — и тут же сменился лихорадочным желанием: все равно, где, все равно, как, но они выхватили у этого навязчивого города несколько часов уединения.

Он жадно следил за тем, как она активирует кристаллы тепла, лежавшие в корзине у небольшого окна, достает из ящика новый отрез ткани и уверенно застилает им узкую постель у стены, — не сундук, как обычно в баркасах, а самую настоящую кровать.

Белоснежный лен взметнулся вверх и опал, а следом стекло к ногами Пруденс и дешевое сукно плаща.

Она замерла спиной к нему, и изгиб ее шеи тихо розовел под его взглядом.

Тогда Рауль шагнул вперед, закрыл за собой дверь, оказавшись в тесном пространстве, где потолок касался его макушки, положил руки ей на плечи, уткнулся носом в волосы, втягивая запах мыла и церковного ладана, впитавшегося за венчание.

Он позволил себе несколько минут неподвижности. Тихого шелеста волн за бортом, плавного укачивания воды, по-матерински ласково баюкающей баркас, нежного сумрака задернутых занавесок.

А потом мягко развернул Пруденс лицом к себе, погладил скулы, утопая в туманной серости ее глаз, поцеловал как можно бережнее, забирая себе легкое напряжение ее губ. Кто из них сейчас был более испуган? Неопытная старая дева или многое повидавший, но так и не понявший любви повеса?

Ряд крохотных пуговок на шелке — известная волокита — закончился слишком быстро, Рауль оказался не готов к белоснежной беззащитности плеч и рук Пруденс, к пышной груди, приподнятой простеньким корсетом, — зрелище, так часто преследующее его по ночам! Слишком взволнованный увиденным, он поспешно взялся за тесемки юбок и панье, не решаясь снова поднять глаза.

Крутая линия бедер, лишенная искусственных объемов, отозвалась ноющим пахом. Стало нестерпимо душно — ах черт, он-то все еще не снял даже плаща! И в суматошной борьбе с собственное одеждой — неужели нельзя было хоть без жилета сегодня обойтись? Жабо затрещало под пальцами, пуговицы посыпались по полу — он пропустил то мгновение, когда Пруденс, его решительная, смелая и прямолинейная Пруденс, избавилась от корсета. Тонкий хлопок белой сорочки безжалостно очертил все изгибы, Рауль немедленно запутался в коротких штанинах, едва не упал, рванувшись к этому роскошному, невыносимо желанному телу, и каким-то чудом не разбил нос, а увлек их обоих на кровать, застонав от облегчения.

Всё! Самое сложное позади, теперь-то можно не волноваться о крючках и тесемках, а приложить все усилия, чтобы замедлиться. Прислушиваться не к ритму загустевшей крови, а к тихим, несколько удивленным вздохам Пруденс, к ее прерывистому дыханию, к все более смелым прикосновениям. Вот она запустила пальцы в его волосы, пробежала пальцами по шее, а потом прижала ладони к спине Рауля. Плотно и спокойно, как будто опустила расплавленные печати. Представив себя заклейменным — на лопатках могли бы быть крылья, но свободы ведь не осталось, — он вспомнил покорность теплого воска и ощутил некое родство с ним.

Его фантазии о Пруденс все время менялись. Неистово мечтая очутиться между ее бедер, Рауль представлял себе то опытную женщину, то застенчивую старую деву, то скорбящую вдову. Она же оказалась самой обыкновенной, такой же, как остальные, — ее пот отдавал солью, а кожа нагревалась под поцелуями. Но было и что-то новое, пока еще непривычное, искреннее и доверчивое, большее, чем близость обнаженных тел. Уязвимость? Надо же, любить кого-то так отчаянно — страшно. Как будто ты открыт для любого удара, но и сам можешь смертельно ранить неосторожным движением.

Стоило прожить такую длинную и бестолковую жизнь, чтобы найти себя на этом баркасе, на чужой кровати, где в сполохах волнения и пульсирующего удовольствия принять неизбежное. Обладать Пруденс — все равно что держать на ладони собственное бьющееся и хрупкое сердце.

***

— Ваша светлость, у вас не найдется двадцати золотых монет?

Пруденс, наполовину одетая, сидела за небольшим столом, подсчитывая, сколько денег за испорченный лен оставить Фаберу.

Рауль, все еще пытающийся отдышаться, голый, счастливый и совершенно довольный жизнью, ничего не ответил и даже не пошевелился.

— Ваша светлость?

— Я отказываюсь отзываться на такое обращение, — лениво сообщил он. — Пруденс, это же совершенное безобразие! Мы поженились и даже успели консумировать наш брак… трижды, если ты сбилась со счета, а я по-прежнему какая-то там светлость. Обидно, между прочим.

— Рауль? — неуверенно и задумчиво произнесла она, будто осторожно входя в незнакомую реку. — Ну, не знаю. Как-то не звучит.

— Что тебе не звучит? — он все-таки приподнялся, ища на полу кафтан, чтобы достать монеты. — Прежде никто на мое имя не жаловался.

— Дело не в имени, — она чуть склонила голову набок, беззастенчиво любуясь им, — а в том, что мне нравится ваш титул.

— Вот так раз! — удивился он. — А кто без устали упрекал меня в аристократической бесполезности?

— И все же быть графиней приятно, — признала она, улыбаясь.

Рауль вытряхнул перед ней россыпь золотых.

— Подожди, когда к титулу прибавится состояние, — посоветовал он со смехом. — Только умоляю тебя, давай обойдемся без мускулистых виноградарей. У меня, кажется, и так нервы ни к черту.

Она задумалась, выкладывая монеты в стопку.

— Да и бог с ними, виноградниками, — легко отказалась от старой мечты. — Если болото начнет приносить доход, то мы построим огромный дом прямо в центре Пор-Луара и заведем столько прислуги, сколько удастся в него впихнуть.

— Ты хочешь уехать из Арлана?

— Не думаю, что