Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

способствовала эрозия однородной среды основных партий, а также исключение экстремистских объединений. Что касается консерваторов, союзники предотвратили восстановление Партии католического центра, сделав CDU домом как для протестантов, так и для католиков. SPD также постепенно превратилась из партии рабочего класса в народную партию. Уже в конце 1940-х годов она начала принимать изгнанных и разочаровавшихся членов гитлерюгенда. В шахтерском городке Камен в земле Северный Рейн-Вестфалия, например, SPD удалось привлечь в 1950 году в пять раз больше членов, чем в 1932-м23. Партии раскрывались, и это способствовало формированию более открытого и толерантного стиля политики. Экономическое чудо и расширение образования, а также появившиеся вместе с ними новые профессиональные рабочие места и рабочие места в сфере услуг завершили этот процесс.

Школы сыграли решающую роль в демократическом образовании. Было распространено мнение, что национальный культ послушания превратил немцев в покорные орудия нацистов. Это была удобная выдумка. На деле многие люди выбрали проголосовать за Гитлера в 1930 и 1932 годах и стать преступниками. Тем не менее это был мощный миф, и диагноз преклонения перед властью как специфической немецкой болезни потребовал дезинфекции классной комнаты, в которой он был выращен. В реальной жизни немецкие классы, вероятно, были не более и не менее авторитарными, чем французские. В 1947 году союзники постановили, что школы должны учить “гражданской ответственности и демократическому образу жизни”. За этим последовало появление школьных советов, студенческих газет и выборов в студенческие парламенты. Несколько земель сделали конституционным предписанием обучение гражданству. Неудивительно, что старые учителя и сторонники нацизма, вернувшиеся на свои места после амнистии 1951 года, отнеслись к этим инициативам с подозрением. Тем не менее импульс был на стороне демократической общественности. Берлинская учительница применила в своей школе то, что, по ее словам, наблюдала в Соединенных Штатах: “Детей необходимо учить полагаться на себя и формировать собственное мнение”24. Реформаторы образования черпали вдохновение у американского философа-прагматика Джона Дьюи, для которого демократические привычки культивировались посредством обучения на практике. Вернувшиеся эмигранты привезли из Швеции образование взрослых и уроки гражданского права. “Партнерство”, “толерантность” и “сотрудничество” были ключевыми словами в словаре реформаторов. В учебную программу вошел новый курс Gemeinschaftskunde, что часто переводят как “социальные науки”, но что буквально означает “изучение сообщества”. Автор школьного учебника в 1955 году определил цель образования как развитие “всех достоинств человеческого единения и жизни друг для друга”. Это требовало обучения “уважению к ближним… духу товарищества, готовности помочь, открытому обмену и компромиссу”25.

На деле в 1950-х годах гражданство означало частичную ответственность, а не полные права и свободы. Школьные комитеты могли организовывать фестивали и обеспечивать порядок в классах, но чему учить, определяли власти, хотя некоторым представителям учащихся удалось продвинуть инициативу с уроками, посвященными обществоведению26. Некоторые школы давали ученикам возможность рассказывать учителям о своих заботах. Излюбленными гражданскими добродетелями были терпимость и самодисциплина, а не равные права, не говоря уже о гражданском неповиновении. Тем не менее частичный прогресс – все-таки прогресс. К началу 1960-х годов среди директоров школ и политиков царило согласие в том, что цензура школьных газет недопустима, а несколько земель признали автономию представителей учащихся27.

На рабочих местах продвижение демократии было также ограничено. После войны профсоюзы настаивали на полномасштабной демократической перестройке экономики, чтобы предоставить равные права труду и капиталу и предотвратить концентрацию власти в руках немногих. Ключевым требованием было “совместное определение” (Mitbestimmung), дающее сотрудникам право голоса в управлении компаниями. В 1951 году, нуждаясь в поддержке профсоюзов для интеграции в Европейское объединение угля и стали, Аденауэр предоставил им полноценные места в советах директоров этих двух отраслей. Но на этом все и закончилось. В других секторах в следующем году сотрудники избрали производственные советы, но те не имели права голоса при решении вопросов о найме и увольнении, инвестициях и управлении. Тем не менее трудовые советы выполняли важную функцию посредника между работниками и работодателями. Вместо классового конфликта укоренилась культура компромисса и сотрудничества – успех “немецкой модели” или “рейнского капитализма”.

Гармония процветала благодаря экономическому чуду, уникальному периоду быстрого роста с начала 1950-х и до начала 1970-х годов. В течение 1950-х ВВП страны утроился, а экспорт увеличился более чем в четыре раза. Производство автомобилей в 1950-е и 1960-е выросло в десять раз. В Volkswagen численность рабочих скакнула с 25 тысяч в 1953 году до 125 тысяч в 1970 году, в Daimler Benz – с 35 тысяч до 100 тысяч. Можно было бы предположить, что большой спрос на рабочую силу заставит профсоюзы наброситься на боссов, угрожая забастовками. Но в реальности все было наоборот. Volkswagen и другие крупные фирмы росли за счет беженцев и деревенских жителей, прибывших оттуда, где не было организованного труда. Бум обратил внимание людей на индивидуальный комфорт, а не на коллективную борьбу. Если за дополнительную смену платят хорошие деньги, зачем ее регулировать или отменять? (В 1960 году Volkswagen был частично приватизирован.)

Крупные профсоюзы предпочли мир, чтобы позволить увеличиться экономическому пирогу, от которого каждый мог бы получить больший кусок. Дикие забастовки 1950-х годов быстро прекратились. Тем временем рабочие советы занимались отпускными, жильем для сотрудников компаний, бонусами за лояльность и сверхурочные и питанием в столовых – таким образом, демократическое участие взяло на себя те области, которые раньше были подарком боссов-патерналистов. Volkswagen ввел пятидневную неделю в 1957 году и сорокачасовую – в 1966 году. Завоеванное в борьбе расширение “совместного определения” произошло десять лет спустя, когда закон заставил 480 крупных компаний с более чем 2 тысячами сотрудников избрать новые советы директоров и добавить представителей рабочих. Но даже тогда это не соответствовало полному паритету в угольной и сталелитейной промышленности, поскольку начальство выбирало председателя правления, который в случае ничьей имел решающий голос28.

Дух “совместного определения” оставил свой след в обществе и в более широком смысле. Сообщества стали отстаивать групповую работу и самоуправление в досуговой деятельности. Благотворительные центры появились в городах Германии, как и повсюду, в конце XIX века. Нацисты упразднили их или взяли под контроль. После войны с помощью американских и британских квакеров возникло новое поколение так называемых “соседских домов”. В одном из таких домов в Миттельхофе в Западном Берлине работало 10 штатных сотрудников и 35 волонтеров. Ежемесячно он привлекал более 5 тысяч человек, особенно молодых людей. На “социальный обед” каждый день приходили по 100 человек. В этих домах были организованы библиотеки, курсы шитья и вечерние танцы, а также там можно было встретиться с иностранными студентами. Члены групп регулярно собирались, чтобы обсудить свою деятельность.