Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

Каждая группа выбирала своего лидера. Федерация местных домов объясняла свою философию “демократического группового управления” так:

…групповая программа планируется и разрабатывается группой, а не только лидером… Лидер стремится сделать группу независимой и дать каждому члену стимул развивать свои способности. Принятие на себя ответственности практикуется и поощряется… Таким образом, лидер помогает члену группы завоевать определенное положение и уважение в выбранном им сообществе. Лидер допускает справедливое урегулирование напряженности и соперничества… он проявляет сдержанность в своих мнениях.

В Берлине-Нойкельне местные жители и ассоциация молодых христиан YMCA построили свой общественный центр из армейских казарм в Далеме, которые они разобрали и перенесли через город; в процессе разборки зданий они очистили 40 тысяч кирпичей. Центр открыл свои двери в 1951 году. Его бюджет формировался за счет собственных доходов, а также помощи города и иностранных спонсоров. Центр приютил шестьдесят четыре группы: от футболистов и любительского театра до тех, кто посещал летний дворец Фридриха Великого в Сан-Суси близ Берлина. К 1958 году здесь появились комитет “Бесплатная самопомощь”, который раздавал одежду секонд-хенд, и рок-н-ролльный клуб, где за 20 пфеннигов участники весь вечер могли слушать пластинки и собственную скиффл-группу29.

Большее равенство и уважение также стали отличительной чертой новых подходов к соцобеспечению. Социал-демократическая организация Arbeiterwohlfahrt (AWO), ассоциация социального обеспечения, в 1949 году начала проводить совместные семинары с Обществом общественных работ из Нью-Йорка. Социальные работники чувствовали себя неловко из-за ярлыков “опекун” (Betreuer) и “человек, нуждающийся в помощи” (Hilfsbedürftiger). “Отношения помощи” должны были стать “подлинным партнерством”. Они предположили, что лучшим термином будет “клиент” (Klient). Отношения с клиентом с первой встречи должны были выстраиваться “на одном уровне, от человека к человеку”, а это было возможно, только “если мы признаем, что он имеет право на помощь”. Таким образом, “клиент включается в процесс помощи”. Вместо навешивания ярлыков, не говоря уже о жалости, социальным работникам необходимо было предложить взаимность. “Те, кто ищет помощи, почувствуют, что мы уважаем их как людей, что мы не критикуем и не осуждаем их за их трудности и что мы доверяем им”. По словам одного учителя и социального работника: они учились “делать наших клиентов нашими помощниками”30.

Уважение распространялось и на плюрализм ценностей. На конференции 1954 года социальные педагоги пришли к выводу, что после войны ценности “по большей части были утрачены или стали проблематичными”. Вместо того чтобы пытаться восстановить их, следует признать, что “каждый человек имеет свою собственную внутреннюю обусловленность” и должен иметь “полную свободу в решении, какие ценности ему принимать”. Было бы ошибкой пытаться воспитывать человека, направляя его к заданному идеалу. Вместо этого “цель образования должна заключаться в развитии талантов и способностей людей”, чтобы дать им возможность “расти” как личности и жить друг с другом31. Молодые люди имели право не только на образование – в веймарские годы оно у них тоже было, – но на гражданское образование. Для волонтеров помощь другим была шансом “практиковать толерантность” и научиться “признавать часто противоположные мнения и отношения других”32. Социальные работники AWO использовали групповую работу, чтобы помочь детям развивать “ответственность перед своими сверстниками и обществом” и превратить их в “активных и сознательных граждан”. К 1969 году бездомные были включены в “командные переговоры” и имели своих представителей33.

Социальные права были закреплены в законодательстве и политике. Льготы стали тем, на что граждане имели право, – сдвиг парадигмы, закрепленный демократическим духом Федерального закона 1961 года (Bundessozialhilfegesetz). Хотя прообразы этих реформ намечались в веймарские годы, именно Основной закон 1949 года подкрепил их силой конституции с акцентом на фундаментальное право на жизнь и достоинство. Новые права граждан по отношению к государству были подтверждены практикой. Например, в 1953 году Эмма Б. после инсульта переехала в католический дом престарелых. Местные же власти хотели перевести ее в более дешевый государственный дом престарелых. Суд в Ганновере вынес решение в пользу вдовы: перевести ее в другой дом было бы вмешательством в “личную свободу нуждающегося человека”. Подобные дела поддерживались ассоциациями свободного благосостояния и церквями, у которых были свои интересы в защите своих домов и больниц от государства. В демократическом государстве нельзя перемещать людей “против их воли, словно посылки по почте”, сказал глава протестантской внутренней миссии. Государство должно было уважать права человека. В 1954 году высший Федеральный административный суд Германии (Bundesverwaltungsgericht) постановил, что, “хотя человек и подчиняется государственной власти, он действует как гражданин, а не как субъект”. Гражданин не может быть “просто объектом действий государства”, а должен быть признан “автономной и этически ответственной личностью и, следовательно, носителем прав и обязанностей”34.

Патриархальность и ее границы

У демократического вызова, с которым столкнулась власть на общественной арене, был эквивалент в частной сфере. Патриархальный отец был главой семьи. Для католиков его власть была предначертана Богом. Превращение подданных в граждан начало расшатывать самопонимание власти и иерархии в семье.

1950-е годы до сих пор называют затхлыми годами восстановления и даже реакции. В глазах Франца-Йозефа Вюрмелинга, министра по делам семьи, большая семья была оплотом против коммунизма, обучающим жертвенности и дисциплине; у него самого и его жены было пятеро детей35. С 1954 года семьи получали пособия при рождении третьего ребенка, хотя, по сравнению с чадолюбивой Францией, довольно скромные; пособия на второго ребенка пришлось ждать до 1961 года. В 1954 году протестантский справочник предупреждал, что одинокие дети страдают от чрезмерного внимания родителей и в итоге становятся нервными, сверхчувствительными и самовлюбленными. Там еще говорилось, что дети имеют право на братьев и сестер. Для матери лучше иметь много детей, потому что у нее не остается времени заниматься своей внешностью или другими людьми. “Истерия и неврастенические состояния станут для нее чуждыми понятиями”36.

Однако таким голосам противостояла растущая поддержка более демократической семьи. Общественные комментаторы, семейные консультанты и, более того, церковные лидеры утверждали, что демократия начинается дома. Именно патриархальность и железная дисциплина превратили детей в лагерных охранников. Вместо того чтобы основывать отцовский авторитет на страхе, его нужно заслужить через доверие. Гетеросексуальная нуклеарная семья оставалась нормой, но от мужа и жены все чаще ожидалось, что они будут партнерами. Хотя идея естественной неполноценности женщины не исчезла полностью, ее сильно подорвала память о роли женщин в войне и послевоенном восстановлении. На католической конференции в 1954 году ведущий священник сказал, что женщина должна быть “товарищем” и давать советы “во всех вопросах”37. Католические газеты призывали к “демократическому отцовству”. Фильмы боготворили заботливых отцов, а справочники и колонки с советами учили их слушать своих детей,