Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

которого отправили вместо него в Аушвиц. Внутри лагеря некоторые еврейские заключенные пострадали от рук заключенных-коммунистов. Бухенвальд в действительности был освобожден 3-й армией США126.

Чтобы понять, как западные немцы в 1950-е годы думали о евреях и о себе, полезно отложить в сторону произведения знаменитых авторов и рассмотреть также труды безвестных любителей. По счастливой случайности в архивах Общества христианско-еврейского сотрудничества сохранились конспекты нескольких неудачных работ, которые драматурги-любители представили на конкурс 1957 года. Это весьма тревожащее чтение. Одна пьеса носила многообещающее название “Во имя прав человека”. Речь шла об эсэсовце, который убивает своего офицера, чтобы спасти от смерти еврейскую девушку. Его самого, в свою очередь, приговаривают к смертной казни. Тогда уже девушка пытается освободить его с помощью партизан, но он – “образец честности” – отказывается, поскольку он настоящий солдат, а они нет. Когда он идет к месту казни, девушка подбегает к нему и присоединяется к нему в смерти. Жюри Общества отвергло пьесу как “наивную” и “совершенно недопустимую”, но автор, очевидно, думал иначе. Он сочинил сюжет, который, по его мнению, выражал самый дух немецко-еврейского примирения. Еще один текст под названием “Широкий путь” рассказывает об охваченном ненавистью еврее, который хочет отомстить за убийство жены при массовом расстреле. Но по ходу действия он понимает, что тот эсэсовец, который организовал расстрел, все же не был злым: он спас героя, а затем застрелил начальника лагеря и был “на самом деле насквозь благородным человеком”. В конце концов дочь еврея и сын эсэсовца влюбляются друг в друга. Злой еврей был фактически спасен добрым немцем. Вина – приказ о массовом расстреле – была смыта последующими добрыми делами. Пьесу написал сорокадевятилетний учитель – ему было двадцать пять, когда Гитлер пришел к власти. Местный чиновник того же поколения представил свою драму “Ангел Господень”, в которой совесть молодого солдата, служащего в России, просыпается, когда после партизанских атак его товарищи уничтожают целую деревню. Стоя в карауле, он освобождает выживших пленников. Однако вместо того, чтобы также бежать самому, он настаивает на том, чтобы предстать перед военным судом: в противном случае его добрый поступок потерял бы свою этическую ценность127.

Общество христианско-еврейского сотрудничества, возможно, искало вдохновения у Лессинга и просветительского духа его “Nathan der Weisse”. Но эти пьесы показывают, что для многих современников добро и зло по-прежнему определялись с точки зрения долга, а не свободы и человеческого достоинства. Разумеется, эти пьесы были фантазиями, далекими от жестокой реальности войны. Но именно это делает их столь показательными. В глазах авторов и воображаемой аудитории они осуществляли моральное очищение, смывая все плохое, что сделали немцы до внезапного пробуждения их совести перед лицом любви или варварства. Встреча с еврейской девушкой показывает, что под нацистской формой бьется человеческое сердце. Как образованный пианист вообще надел форму СС, история умалчивает. Литературное стремление реабилитировать эсэсовцев и даже лагерных охранников возникло в то же время, когда лобби ветеранов Waffen-SS настаивало на том, чтобы их включили наряду с ветеранами регулярной армии во все более удлиняющийся список жертв войны. Эти пьесы признавали зло, но главным образом для того, чтобы подчеркнуть немецкую добродетель. Преступники превращаются в спасителей. Немецкий солдат умирает за евреев и мирных жителей, следуя по стопам Христа. Немцы заслуживают прощения – таков был центральный мотив этих пьес. В конце концов, эти пьесы были поиском не столько примирения, сколько искупления немецкой души.

Пьесой, которую западногерманская публика смотрела чаще, чем любую другую, была сценическая версия “Дневника Анны Франк”, драматическая интерпретация 761 дня, проведенного ее семьей в укрытии до ареста 4 августа 1944 года; после этого всю семью депортировали в Аушвиц и Берген-Бельзен, где Анна умерла в феврале 1945 года. В конце 1950-х годов спектакль посмотрели почти 2 миллиона человек. Даже те, кто его пропустил, могли процитировать знаменитые последние слова Анны Франк из пьесы: “Несмотря ни на что, я все еще верю, что у людей действительно добрая душа”. Книга и пьеса вместе сделали Анну Франк человеческим лицом холокоста.

Первое голландское издание ее дневника вышло в 1947 году, за ним в 1950-м последовал немецкий перевод. В 1955 году издательство Fischer переиздало его в мягкой обложке; за пять лет было продано 750 тысяч экземпляров. Проводились публичные чтения – Эрих Лют руководил ими в Гамбурге от имени Общества христианско-еврейского сотрудничества, – а старшеклассники рекомендовали дневник своим сверстникам как обязательное чтение. Однако эти издания представляли собой усеченные, отшлифованные версии оригинального дневника Анны, который ее оставшийся в живых отец Отто Франк отредактировал, чтобы удалить сомнительные фрагменты, способные, по его мнению, повредить памяти дочери и семьи в целом; полное комментированное издание появилось лишь в 1986 году. Эти купюры включали не только критические замечания в адрес матери и записи Анны о пробуждении ее собственной сексуальности, но также мысли о предательстве со стороны взрослых, которые потеряли свой моральный авторитет, но продолжали читать проповеди о добре и зле. К тому же изменения минимизировали коллективную роль немцев. “Немцы” порой выступали как “оккупирующая держава”. Из опубликованного издания исчезло и то, что ее отец писал стихи на немецком языке, а мать подарила дочери немецкий молитвенник. Для немецких читателей это скрывало, насколько Анна и ее семья были одними из них128.

Театральная постановка пошла дальше и избавилась от знания о депортациях и газовых камерах. Зрители видели Анну Франк только в секретной пристройке на Принсенграхт вплоть до момента ее обнаружения и неминуемого ареста. Им не пришлось следовать за ней до гибели в Берген-Бельзене. Вместо этого они пошли домой под успокаивающее звучание ее последних слов. Но подлинный дневник Анны говорил также и о зле в человеке. Ненависть, насилие и агрессия, писала она, существуют среди обычных людей точно так же, как и среди правителей и капиталистов, и будут продолжать существовать, если человечество не подвергнется метаморфозе. Однако вместо этого посмертную метаморфозу претерпела сама Анна Франк. Ее мрачные мысли и индивидуальная судьба еврейской жертвы легко исчезли в ее беатификации в качестве универсальной жертвы с универсальным посланием надежды.

Необычайный успех пьесы в стране преступников показал, насколько немцы стремились идентифицировать себя с Анной Франк как с ребенком и невинной жертвой и в равной степени – насколько они чувствовали, что их следует простить. Когда в заключительной сцене из потустороннего мира слышался голос Анны Франк, выражающий ее веру в доброту человечества, немецкие зрители слышали, что они в глубине души тоже хорошие. Спектакль дал им возможность погрузиться в нацистское прошлое, сосредоточив внимание на