Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

вернулись в Западную Германию, как и экспрессионистский герой веймарской сцены Фриц Кортнер, о котором говорили, что никто не мог так убедительно истечь кровью. Философ Эрнст Блох прибыл в Восточную Германию в 1948 году и оставался там до тех пор, пока в 1961 году не была возведена Берлинская стена. Теодор Адорно, старейшина марксистской Франкфуртской школы критической теории, вернулся из Калифорнии в Западную Германию в 1949 году. Однако их биографии были крайне нетипичны для их соотечественников-эмигрантов. Из полумиллиона человек, бежавших из Западной Европы, спасаясь от нацистов, только 5 % вернулись в конце 1940-х и в 1950-е годы. Возвращение было исключением, а не нормой, как в Германии, так и во Франции и в других странах. Всего в Германию вернулись чуть менее 15 тысяч членов еврейской общины (Glaubensjuden), плюс еще 15 тысяч немцев, которых преследовали за их еврейские корни82.

Встречи немцев и евреев после 1945 года происходили в совершенно разных декорациях. Для евреев из Восточной Европы местом действия был один из многочисленных лагерей для перемещенных лиц или его окрестности. В бараках Ландсберга в Баварии проживало около 4 тысяч перемещенных лиц, в основном евреев из Литвы, Польши и Румынии. Сразу после разгрома нацистской Германии произошло несколько случаев грабежа. Как и везде, переселенцам были предъявлены обвинения в воровстве и спекуляции – но, конечно, черного рынка не существовало бы без участия намного большего числа немцев. В Меммингене в Баварии в 1947 году распространился антисемитский слух о ритуальном убийстве.

Однако в целом примечательны не трения между общинами, а их относительно мирное сосуществование. В Ландсберге произошло лишь одно ожесточенное столкновение, когда в апреле 1946 года группа перемещенных лиц устроила уличную драку с несколькими немцами, якобы бывшими эсэсовцами83. Дети перемещенных лиц посещали местные школы, а некоторые молодые люди – университеты. Евреи получили разрешение открыть магазины, ранее принадлежавшие членам нацистской партии, и нанимали на работу местных жителей. Несколько сотен евреев жили в городе у немецких домовладельцев. Местные жители не старались изо всех сил помочь переселенцам, но терпели их, а иногда и сближались с ними. Немецкая и еврейская молодежь вместе играла в футбол и танцевала. Поначалу испытывавшие недоверие друг к другу молодая мать-еврейка и ее овдовевшая домовладелица-немка в итоге решили объединить усилия: у матери был льготный паек, а вдова знала, как получить лучшие куски мяса у местного мясника, и полюбила присматривать за ребенком. Врач-американец в 1947 году рассказывал, как в лагерях “дети стали своего рода религией, символом дальнейшего существования народа”. Старик, выживший в Бухенвальде, предупреждал молодых евреев, чтобы они не доверяли прелестям немецких девушек: “…когда наших любимых еврейских девушек сжигали в крематориях, их платья привозили обратно в Германию, и, возможно, эти девушки теперь носят их одежду и кольца”. Кто-то прислушивался, кто-то – нет. После войны около 1000 евреев женились на немках, а некоторые остались в Германии навсегда84.

Ситуация была совершенно иной для небольшого числа немецких евреев, которым удалось пережить нацистов в Германии и теперь нужно было решить, оставаться ли. Одним из тех, кто оказался в такой ситуации, был Гарри Гольдштейн, выступавший на поминках жертв нацизма в Гамбурге в 1945 году. Его сын Хайнц бежал из города после Kristallnacht и поселился в Швеции. Когда он в следующий раз увидел своего отца восемь лет спустя, то убеждал его перебраться к нему в Стокгольм. Он не мог понять, как у его отца хватает сил оставаться в Германии. Он спрашивал: “…разве не тяжело жить в стране, где почтальон, местный чиновник или твой сосед могут оказаться убийцами из Аушвица?” Отец отказался уезжать. Он хотел бросить вызов Гитлеру и доказать, что еврейская жизнь будет продолжаться. Но он также хотел доказать себе, что он прав, не считая всех немцев нацистами. “Бог не уничтожил бы Содом, – сказал он своему сыну, – если бы в этом городе нашлось хотя бы десять праведников”. Как он мог отвернуться от своей родины? Вся его жизнь была посвящена Германии, и уехать сейчас означало бы отказаться от самого себя. Во время Первой мировой войны Гарри Гольдштейн сражался за Германию в 76-м пехотном полку и был награжден Ганзейским крестом и Железным крестом второго класса. Затем, в 1920-х годах, он был активным членом Имперской федерации еврейских фронтовиков (Reichsbund jüdischer Frontsoldaten), которая боролась с антисемитскими нападениями. В 1934 году он был уволен из своей фирмы. Тем не менее в следующем году он все же получил Почетный крест фронтовиков от имени фюрера. До конца 1930-х годов Гарри Гольдштейн возглавлял спортивную группу “Schild” (“Щит”) в надежде вырастить “сильных, сознательных немецких евреев”. Войну он пережил благодаря привилегированному смешанному браку. В Германии, которую он любил, должно было быть что-то, что можно было спасти и восстановить. 18 сентября 1945 года Гарри Гольдштейн был среди основателей новой немецко-израильской общины в Гамбурге. В качестве председателя он курировал восстановление кладбища и синагоги и выступал посредником между властями союзников и жертвами Нюрнбергских законов85.

Несколько тысяч евреев, выживших в подполье – U-Boote, – часто чувствовали себя особо обязанными своим немецким помощникам, рисковавшим жизнью ради них. Одним из них был молодой Ганс Розенталь, невысокий мужчина, чьи радостные прыжки во время телевикторины “Dalli, Dalli” сделали его любимцем телезрителей 1970-х годов. Розенталь решил остаться в Берлине и работать журналистом, чтобы показать, что не все немцы – злодеи86.

Однако для большинства евреев, выживших в Германии, причиной остаться был не идеализм, а отсутствие выбора. В отличие от эмигрантов, многие из них уже вышли из того возраста, когда легко начать новую жизнь. У них был либо партнер-“ариец”, либо вообще не осталось семьи. Все это говорило против нового старта в новой стране. Вместо этого некоторые стали искать поддержку в новых небольших еврейских общинах. Несколько выживших, состоявших в смешанных браках и обратившихся в христианство, теперь вернулись к иудаизму. Современники жаловались на так называемых Packetjuden, которые возвращались в иудаизм только для того, чтобы заполучить большие пайки. Подобные обвинения часто были несправедливыми. Одна женщина, например, была вынуждена скрываться, когда в 1944 году умер ее муж-христианин. Ранее она приняла христианство по его настоянию. Теперь, после войны, она подала заявление о повторном принятии в еврейскую общину – “чтобы я снова знала, что нахожусь среди своих”87.

В первые годы после войны в новых общинах доминировали восточноевропейские евреи. В Мюнхене они превосходили численностью немецких евреев в три раза. Другие общины были настолько малы, что полагались на еврейских добровольцев из смешанных браков,