Читать книгу - "Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа"

И из них, из любой из этих покачивающихся гамаков, прекрасно просматривалась широкая дверь, открывавшаяся в центре кормового надстройки.

Сколько членов экипажа "Серебряной Дамы" прищуривались, оставаясь начеку?

Сколько из них готовы были, если не умереть, то убить ради того, что значила эта дверь?

Леон Боканегра очень скоро пришёл к печальному выводу, что Селесте Эредиа придётся пересмотреть свои цели, если она не хочет рисковать окончательной утратой контроля над происходящим.

На суше разочарование и голод начинали сказываться на туземцах, которых с каждым днём становилось всё сложнее контролировать, в то время как те, кому было поручено поддерживать порядок, уставали от своей нежеланной роли надзирателей.

Они были моряками, а не полицейскими.

Когда они победили Нигерского Короля и захватили его крепость, они предполагали, что работорговцы региона поспешат объединиться в союз, чтобы напасть на тех, кто осмелился бросить вызов их власти, создав абсурдное "Государство Свободных" в самом сердце Африки. Однако, к удивлению, работорговцы выбрали гораздо более мудрую тактику: они воспользовались ситуацией, чтобы отправиться со своими колоннами пленников к старым портам, куда вновь приходили работорговые корабли, чтобы переполнить свои трюмы.

Игнорируя новорождённое "Государство Свободных", они с новой силой возродили свои порочные привычки.

На протяжении нескольких месяцев "Серебряная Дама" держала жёсткую блокаду вдоль злополучного Берега Рабов, топила работорговые суда и наказывала их владельцев, но теперь мощный галеон стоял на якоре далеко в глубине суши, что давало капитанам-работорговцам возможность наверстать упущенное.

– Здесь мы ничего не делаем, – ворчал раз за разом угрюмый капитан Арриго Буэнарриво, как обычно смешивая слова из самых разных языков. – Мы гонимся за химерой, пока те ублюдки делают бизнес, и если английская эскадра узнает, что мы застряли в реке без выхода, нас выловят, как кроликов.

Селеста Эредиа сомневалась, потому что ей было больно признать: одно дело – обрести свободу, и совсем другое – сохранить её.

Любовь, успех, страсть, вера или деньги могут быть достигнуты в какой-то момент жизни, но крайне сложно удерживать их вечно, и это был яркий пример того, как самая блестящая победа может превратиться в мрачное поражение.

Дарить свободу тем, у кого всегда будет дух раба, – всё равно что бросать жемчуг свиньям.

Говорить об равенстве тем, кто вырезает шрамы на лицах, чтобы отличаться от ближайшего племени, – всё равно что проповедовать в пустыне.

Прививать любовь к ближнему тем, кто родился и вырос в атмосфере крайней ксенофобии, – бесполезная трата времени.

Самые благородные идеалы не всегда прорастают среди тех, кому они должны принести пользу, а великие перемены редко приходят в самый подходящий момент.

Бесполезно было пытаться собрать урожай, пока не настали времена сбора, и Селеста Эредиа была вынуждена признать против своей воли, что этот уголок мира ещё не созрел для того, чтобы стать хозяином своей судьбы.

Недостаточно было сказать «ты свободен», так же как недостаточно было сказать «ты блондин». Сердца оставались рабами, так же как волосы оставались тёмными.

Ибо вновь начали пожирать йоруба.

А йоруба снова убивать ибо.

И ко всему прочему, одной ночью вновь начались дожди.

Не какой-нибудь дождь; не тот яростный тропический ливень, который заставлял бегать всех, кто спал на палубе.

Нет. Это был не тот дождь.

Это был… "дождь".

Тёмные низкие облака, приходящие с близкого Гвинейского залива и с дальних просторов огромного Южного Атлантики, вновь овладели низовьями Нигера, намереваясь поселиться в этом дикарском регионе. Чтобы не оставалось сомнений, что это их владения, они поливали их день и ночь, как пёс, который неоспоримо обозначает границы своей территории.

В Африке дождь не просто менял свет или пейзаж.

В Африке дождь слишком часто менял даже привычки и мышление людей.

Монотонный дождь с мягким ритмом и постоянным шелестом постепенно проникал в душу, размягчал её, затхивал и в конце концов погружал в глубокую апатию, в которой казалось, что даже мечты и идеи превращались в грязь, скатывающуюся в реку и теряющуюся в её водах.

Часы дождя утомляли.

Дни дождя раздражали.

Недели, проведённые под дождём, сводили с ума.

Капитан Санчо Менданья понял это, поэтому в один унылый полдень сел напротив женщины, чьё рождение он видел на далёком острове Маргарита, и вдруг, без особых церемоний, бросил ей:

– Ты рискуешь потерять всё. Если мы не вернёмся в открытое море, поднимется мятеж.

– Кто его возглавит? – спросила она.

– Какая разница? – ответил он резко. – Мятежи, как и революции, обычно не начинаются из-за какого-то конкретного лидера. Это что-то, что зреет внутри масс и в один прекрасный день вырывается наружу, тут же создавая собственных вождей. Мы слишком долго здесь, слишком долго, поистине! Ситуация становится невыносимой.

– Я знаю.

Опытный военный с некоторым удивлением смотрел на девушку, которая сидела перед ним и казалась постаревшей на годы за каких-то пару недель.

– В таком случае прикажи сниматься с якоря.

– И признать поражение?

– О каком поражении ты говоришь? – спросил Санчо Менданья. – Наша цель была освободить рабов, и мы это сделали. То, что с ними случится дальше, не входило в наши планы.

– И какой смысл в том, что мы «освободили их от оков», если знаем, что их снова закуют? – спросила она.

– Тот же смысл, что и в спасении утопающего, даже если мы знаем, что однажды он всё равно умрёт, – ответил он. – Мы не можем стремиться стать гарантами свободы сотен людей на десятки лет. Мы не боги.

Селесте Эредиа долго размышляла, глядя в широкое кормовое окно на воду, падающую на теперь уже полноводную реку и её промокшие берега. Наконец она грустно кивнула:

– Ты прав, – пробормотала она. – Мы не боги, и вполне вероятно, что я впала в грех гордыни. Я не могу в одиночку противостоять всему миру, и я не могу требовать от экипажа новых жертв. – Она жестом указала наружу. – Позови капитана, – попросила она. – Снимаемся с якоря.

Снимаемся с якоря!

Снимаемся с якоря!

Снимаемся с якоря!

Эти слова, словно пороховая дорожка, разнеслись от носа до кормы, из трюма до самой верхушки мачты.

– Слава Господу!

Снимаемся с якоря!

XV

Заперевшись в своей каюте, утопая в глубоком кресле и окружённая скудными воспоминаниями о том, чем когда-то была её жизнь, Селеста Эредия не отрывала взгляда от мрачной крепости, стремительно исчезающей вдали. Это происходило как из-за плотной завесы дождя, что продолжала литься из затянутого тучами неба, так и из-за скорости, которую начинало набирать судно, увлечённое яростным течением.

Дни и недели проливных дождей впятеро увеличили русло великого Нигера. Тихое течение,