Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

первые девять месяцев 1989 года 102 тысячи восточных немцев покинули ГДР, и две трети – по венгерскому маршруту. Это было только начало.

Исход пошатнул веру стареющего режима в себя. ГДР была диктатурой с политическими тюрьмами и тайной полицией, но она правила не только посредством террора и принуждения. Она также опиралась на публичные демонстрации поддержки. Недаром она называла себя “демократической” республикой. Конечно, SED сохраняла монополию на власть, но считала себя голосом народа. Первая трещина в этом фасаде легитимности появилась в мае 1989 года. То, что выборами манипулировали, было общеизвестно. Новым было то, что граждане фиксировали серьезные нарушения и призывали власти к ответу; в Лейпциге и Дрездене наблюдатели присутствовали практически на каждом избирательном участке. Массовое бегство превратило трещину в пропасть. Люди явно разочаровались в режиме. Писатель Юрек Беккер, переехавший из Восточного Берлина в Западный десятью годами ранее, объяснил это “потерей надежды”: молодые люди боялись закончить как их родители, которые пытались переждать проблемы только для того, чтобы в итоге оказаться разочарованными, потому что ничего не менялось6.

В секретных докладах между июлем и сентябрем 1989 года отмечалось растущее недовольство граждан по отношению к далеким функционерам, которые не хотели или не могли видеть их ежедневные разочарования. Жалобы касались не только нехватки бананов и деликатесов. Штази сделала перечень дефицитных товаров – в него вошли предметы от кастрюль и сковородок до хлеба, молока и нижнего белья. В провинциальной Саксонии граждане начали открыто выступать против режима, вызвав “настоящие беспорядки” в одном из рыночных залов. В Карл-Маркс-Штадте граффити призывали к “свободе” и настаивали: “Эрих [Хонеккер], отдай ключи!” На все большем числе автомобилей номера ГДР оказывались украшены стикерами с изображением западногерманского флага7.

В подавляющем большинстве население проявляло симпатию к тем, кто бежал. На заводе по производству турбин Bergmann-Borsig в Берлине профсоюзные активисты написали открытое письмо, в котором раскритиковали изображение в СМИ бегства как работы классового врага: чиновникам необходимо признать и решить основные политические и экономические проблемы, которые отталкивают людей8. Лояльные члены партии теряли веру в своих лидеров и уходили в отставку.

Потребовалось меньше месяца с того момента, как Венгрия открыла границу 11 сентября, чтобы исход вызвал революционную ситуацию на улицах. Ее ареной стал Лейпциг, где ритуал еженедельных мирных молитв и прогулок по городу предоставил пространство для объединения массового движения. 11 сентября 1989 года к церкви Святого Николая пришли более тысячи человек. Снаружи к скандированию “Мы хотим уйти” теперь присоединилось “Мы останемся здесь”. Второй лозунг содержал угрозу режиму, ставя поддержку в зависимость от реформ. Днем ранее борцы за мир, права человека и женщин основали Neues Forum (“Новый форум”), чтобы вступить в диалог с режимом. Вскоре их поддержали тысячи граждан, которые присоединились к демонстрации и подтолкнули их к большей активности. По большому счету участники жили в своем собственном “гетто”, как признала несколько лет спустя художница Бербель Боляй, одна из основателей “Нового форума”9. Их имена были известны Штази, но больше никому. Граждане, пытавшиеся поставить подписи в поддержку движения, не смогли найти даже его адрес. В Восточной Германии не было харизматичного лидера, такого как Лех Валенса в Польше или Вацлав Гавел в Чехословакии. Революцию сделал народ.

Прорыв произошел между 7 и 9 октября 1989 года. 7 октября, когда режим праздновал свое сорокалетие, уже утром около пятисот протестующих собрались вокруг церкви Святого Николая. Впервые полиция применила против них дубинки и водометы. Едва толпу разогнали, как прибыли новые люди. К полудню их численность составила 7 тысяч человек. Тот факт, что это был рыночный день, позволял легко перемещаться между демонстрацией и рыночными прилавками, избегая задержания. В 17:00 полицейские двинулись к толпе, ударяя дубинками по щитам. Демонстранты скандировали “Нет насилию!”, “Штази? Вон!” и “Новый форум!”; некоторые пели “Интернационал”. На центральный вокзал были отправлены Боевая группа рабочего класса (Kampfgruppe) и полицейские с собаками. Более двухсот человек схватили и заперли в конюшне.

Большим вопросом, который волновал всех, было: что произойдет 9 октября, во время ближайшей мирной молитвы по понедельникам. Местные чиновники подготовились к ожидаемым в Лейпциге 50 тысячам протестующих. К полудню 2 тысячи переодетых офицеров Штази и членов партии хлынули в церковь Святого Николая, заняв весь центральный неф; еще 5 тысяч человек расположились на площади снаружи. К 18:00 они оказались в меньшинстве, поскольку 70 тысяч человек начали марш, скандируя: “Нет насилию!”, “Мы – народ!” и “Демократия, сейчас или никогда!”10 Армейские части и вооруженная полиция стояли наготове, но, ожидая приказа, позволили протестующим пройти. Не прозвучало ни единого выстрела. Незадолго до 21:00 толпа вернулась на площадь Карла Маркса и мирно разошлась. Лейпциг стал “городом героев”.

Лех Валенса позже будет преуменьшать героизм тех осенних дней в Германии11. Народу Восточной Германии, по его словам, было легко: они лишь прыгали в поезд, который, рискуя жизнью, привели в движение польские рабочие. В этом есть доля правды; только в декабре 1970 года в Гданьске был убит сорок один забастовщик. Тем не менее немалое мужество потребовалось и жителям Лейпцига, чтобы противостоять войскам и мирно маршировать в то историческое 9 октября, и войскам – чтобы не открыть огонь.

Сейчас эти события вспоминают как мирную революцию, но тогда в воздухе висело предчувствие насилия. Войска были вооружены, и было далеко не очевидно, что этот день не закончится как Кровавый понедельник. Неделей ранее протестующие дрались с полицией и поджигали автомобили. В Дрездене 4–5 октября военные применили дубинки и собак против демонстрантов, пытавшихся штурмовать железнодорожный вокзал, что было заснято американской телекомпанией. В ответ люди бросали камни и складывали стулья и столы в баррикады. Главный вокзал превратился в зал битого стекла. Люди скандировали “Вешай коммунистов!”, а также призывали: “Горби”12. Бойня на площади Тяньаньмэнь в Пекине произошла всего четырьмя месяцами ранее, и все ее помнили. Эгон Кренц, будущий лидер SED, направил китайскому правительству поздравления с жестоко подавленным протестом. Хонеккер воспользовался приемом китайской делегации на праздновании сорокалетия, чтобы заявить, что строгое соблюдение социалистических принципов является “фундаментальным уроком контрреволюционных беспорядков”13. Китай находился “не так далеко, как могло показаться географически”, предупредил руководителей церкви один из министров14.

Почему же в ГДР не применили “китайское решение”? В отличие от преимущественно студенческих протестов в Пекине, демонстрации в Восточной Германии были разрозненными как в социальном, так и в географическом отношении. Наряду с молодыми активистами в них участвовали родители с детьми и пенсионеры. Некоторые добирались в Лейпциг на машинах из сельской местности. Протесты вспыхивали по всему