Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

сопровождались жестким противодействием со стороны церкви и государства. Лишь в предпоследний год существования ГДР общественный центр (Cabana, “маленькая хижина”) открыл свои двери в Восточном Берлине, чтобы показать, что солидарность нужна не только тем, кто живет за границей96.

Негостеприимное убежище

Хотя право на убежище гарантировано международным правом, оно по своей сути является политическим. Беженцу необходимо доказать, что он подвергался преследованию или находится под угрозой преследования. Однако вопрос о том, что считать преследованием и кто имеет право на защиту от него, остается спорным. Что для одного убежище, для другого – дом. Людей, ищущих убежища, необходимо разместить и накормить – особенно если им не разрешают работать, – и среди них есть “фиктивные” просители, надеющиеся на лучшую жизнь, а также “настоящие” беженцы. Таким образом, то, как с ними обращаются и кто считается заслуживающим убежища, является лакмусовой бумажкой для определения масштаба и глубины сострадания в обществе. Это говорит нам, как страна рассматривает свои обязанности перед уязвимыми другими на фоне собственных граждан. Общества по всей Европе боролись с этими проблемами, и Германия – больше остальных. Накануне падения Берлинской стены ни один вопрос не разделял немцев сильнее, чем вопрос о предоставлении убежища.

Режим беженцев, возникший после 1945 года, стал прямой реакцией на миллионы людей, бежавших от тоталитарного правления и теперь оказавшихся неприкаянными повсюду в Европе. Беженцем, согласно Конвенции ООН 1951 года, считался тот, кто не мог или не желал вернуться в свою страну “в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений”97. Такое лицо “никоим образом” не должно быть возвращено в страну, где оно сталкивается с угрозой его жизни или свободе, – принцип “невыдворения”. Они также могут рассчитывать на ряд социальных и экономических прав, в то время как принимающее их государство обязано способствовать их “ассимиляции” и натурализации. Первоначальное беспокойство вызывала исключительно послевоенная Европа: преследования должны были быть результатом событий, произошедших до 1 января 1951 года.

Западная Германия была среди многих стран, подписавших конвенцию. Но ни одна другая страна не закрепила принцип убежища в своей конституции: “Лица, преследуемые по политическим мотивам, получают право убежища” (статья 16, параграф 2 в редакции 1949 года; сейчас – статья 16а, параграф 1). ГДР не подписала конвенцию и ограничила право запросить убежище коммунистическими борцами за свободу: иностранцев нельзя было высылать или депортировать, “если они подвергались судебному преследованию за рубежом за борьбу за принципы, заложенные в этой конституции” (статья 10, параграф 2).

Что означали эти принципы на практике, было гораздо менее ясно. В Западной Германии дебаты, предшествовавшие принятию Конституции, уже сигнализировали о столкновении мнений. Некоторые политики сами пережили изгнание. С их точки зрения, трагическая судьба евреев, которым отказали в праве получить убежище в их попытках спастись от Гитлера, а также их собственный опыт диктовали новой стране обязательство быть защитой всем беженцам. Другие хотели, чтобы это право ограничивалось только соотечественниками; существовали опасения, что в случае восстания на востоке западные союзники могут депортировать вовлеченных немцев обратно в оккупированную Советским Союзом зону – вопрос стал спорным, когда Конституция распространила гражданство на всех немцев98. На практике конституционное право было изначально неактуальным и почти забытым, поскольку действующий указ о предоставлении убежища (Asylverordnung) основывался только на Женевской конвенции 1951 года; ссылка на Конституцию была добавлена лишь в 1965 году. Позднее судья-либерал раскритиковал это упущение как фундаментальную ошибку, которая “блокировала интерпретацию закона о предоставлении убежища в соответствии с Конституцией”99.

На практике о просителях убежища судили в соответствии с политикой холодной войны, а не универсальными принципами. Типичным беженцем в 1950-х и 1960-х годах был человек из коммунистической Венгрии, Чехословакии или Югославии – было также некоторое количество нацистских коллаборационистов и солдат СС из Франции и Нидерландов100. Общее количество было небольшим – от 2 тысяч до 3 тысяч в год, а получивших убежище еще меньше – около 25 %. Однако существовало молчаливое понимание того, что к тем беженцам из коммунистического блока, которым было отказано, будут “относиться терпимо” и их не будут депортировать, – гражданам отколовшейся Югославии Тито повезло меньше.

Напротив, когда дело дошло до жертв западных союзников Федеративной Республики, она закрыла дверь. Несколько тысяч алжирцев бежали через Рейн в конце 1950-х – начале 1960-х годов во время Алжирской войны за независимость (1954–1962). В 1959 году некоторые из них стали жертвами организованных французским государством нападений и покушений на немецкой земле. Немецкие власти свободно делились подробностями об алжирских просителях убежища со своими французскими коллегами, подозревая, что все они должны быть арабскими “террористами” – явное нарушение Женевской конвенции, которая исключает людей только в том случае, если есть веские основания полагать, что они совершили преступления против человечности или другие тяжкие преступления. После палестинских террористических атак на Олимпийских играх в Мюнхене в 1972 году просители убежища, а также арабские и североафриканские студенты были взяты под наблюдение, или у них отобрали вид на жительство101. В 1980-х годах власти Западной Германии обменивались информацией о курдских просителях убежища с Турцией, их союзником по НАТО. Интересы государства взяли верх над жизнями беженцев.

В 1956 году теплый прием был оказан 15 тысячам венгров, а в 1968 году – 5 тысячам чехов после восстаний в их странах. Это показало, что как население Германии, так и власти были способны открыть свои сердца (и кошельки) беженцам, когда условия были подходящими. Важно, что те бежали от коммунистического врага. В 1956 году в их поддержку прошли массовые демонстрации, и Аденауэр гарантировал им возможность въезда в обход обычных процедур; чтобы выполнить требования Женевской конвенции 1951 года, их бегство рассматривалось как долгосрочный эффект смены режима в 1948–1949 годах.

Однако такое сострадание было исключительным. В целом немецкие власти действовали исходя из того, что их страна не может принять больше беженцев, о чем они неоднократно заявляли Управлению Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН). Даже когда их численность была маленькой, следовали отказы; место было зарезервировано для миллионов послевоенных немецких беженцев и тех, кто бежал из ГДР.

В ГДР защита также была подчинена интересам холодной войны. Едва родившись, новое государство приняло более тысячи детей греческих коммунистов, погибших во время гражданской войны в Греции. В специальном детском доме в Радебойле на окраине Дрездена их обучали греческому и немецкому языкам, чтобы подготовить к окончательному возвращению. Большинство из них прошли обучение на квалифицированных рабочих, некоторые поступили в университет. Проблемы начались,