Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

трети иностранцев описывали свои отношения на работе как “довольно-таки товарищеские”, согласно официальному опросу, проведенному в декабре 1990 года, сразу после воссоединения. Только 15 % считали, что отношения были “скорее негативными”. Две трети также “часто” общались с немецкими коллегами после работы. Четверть даже проводила свой досуг “в основном” с ними. Это не означало, что отношения были действительно взаимными. Франкфурт-на-Одере, например, полагался на контингент польских рабочих, которые добирались до работы через близлежащую границу. Режим спонсировал спортивные и культурные мероприятия, чтобы укрепить социалистическую дружбу. Результат был довольно неравномерным. В то время как почти половина поляков контактировала со своими коллегами, подавляющее большинство немцев с ними никак не общались. Они не выучили ни одного слова по-польски, за исключением отдельных ругательств82.

Иностранным рабочим было предложено работать в дополнительные смены, что не нравилось местным жителям, которые предпочитали более медленный темп. Официальный профсоюз (FDGB) в 1981 году отмечал, что за весь год ни один из шестидесяти двух вьетнамских рабочих стекольного завода не пропустил ни одной смены. Проблема, по его словам, заключалась не в том, что иностранные рабочие не были прилежными. Скорее со временем они “подпадали под влияние частично негативного уровня дисциплины восточногерманских рабочих”83.

Официально расизма не существовало. Поэтому контрактных работников, которые жаловались на дискриминацию, отправляли домой. Мозамбикцев часто критиковали за лень или пьянство, хотя у самих восточных немцев были серьезные проблемы с алкоголем. Если мозамбикскому рабочему отрывало станком палец, это объясняли собственной неосторожностью человека, а не неисправностью станка. Внутренние отчеты свидетельствуют о том, что в цехах часто наблюдались проявления расизма. Говорят, что в 1984 году на автомобильном заводе в Зуле “нередко” можно было услышать: “Вы, черные, пришли сюда только работать. Если вы этого не делаете, возвращайтесь туда, откуда приехали”84. Но именно так и поступали многие иностранные рабочие – в некоторые годы четверть контрактов была расторгнута досрочно либо потому, что рабочие находили труд тяжелым, а условия жизни и питание невыносимыми, либо из-за болезни, несчастных случаев и дисциплинарных проблем.

Были некоторые признаки солидарности, но до определенного момента. В Ростоке немецкие рабочие вышли на работу в дополнительные смены, чтобы помочь вьетнамскому коллеге получить дополнительную зарплату. Однако условием такой симпатии, как правило, было то, что руководить будут местные жители. В тот момент, когда расовая иерархия оказывалась под угрозой, солидарность исчезала. Когда иностранец дослужился до мастера, местные рабочие в Ростоке отказались подчиняться его приказам: “Вьетнамец, Fidschi [чучмек]? И он будет мне приказывать? Что это такое? Я не согласен”85.

ГДР была режимом дефицита – одна длинная очередь, и имело значение, какое место в ней занимали иностранцы. В частности, за встраиванием в очередь были замечены поляки. Когда в 1972 году открылась “граница дружбы” между двумя странами, 9 миллионов поляков отправились в ГДР и скупили женскую обувь, нижнее белье и жевательную резинку. Их появление в магазинах усилило существовавшие ранее ксенофобские стереотипы. “Поляки – это рой саранчи”, – говорили люди. В шахтерских районах местные жители жаловались, что польские контрактники получали новые квартиры и ездили на мопедах, а им приходилось ждать и того, и другого. В 1989 году петиции заимствовали антисемитские образы и призывали власти не допускать иностранцев: “Поляки – торгаши, они не могут устоять перед этим”86.

В обществе, страдающем от дефицита текстиля и бытовой техники, неудивительно, что пакеты с вещами, которые увозили иностранные рабочие, вызывали зависть и сплетни. Соглашения включали специальные условия для покупок, позволяющие работникам отправлять шесть посылок в год плюс ящик объемом 2 кубических метра по возвращении без уплаты налогов. За пять лет вьетнамский рабочий мог перевезти до 2 мопедов, 5 велосипедов, 2 швейных машинки, 150 метров ткани, 50 рулонов пленки и 100 килограммов сахара. Ходили слухи, что иностранным рабочим платят в твердых западных марках и они могут поехать на Запад – на самом деле им приходилось сдавать паспорт, как только они сходили с самолета в аэропорту Берлин-Шёнефельд.

Но именно вьетнамцы предложили местным жителям способ выйти из очереди. Среди приезжих было много замужних женщин, которые отсылали свои дополнительные заработки домой – классическая стратегия для мигрантов. В своих общежитиях они производили модную одежду и переписывали кассеты с западной музыкой, которые было трудно достать на востоке. В небольшой городок Грёдиц съезжались со всей Саксонии за стильными вельветовыми брюками, которые вьетнамцы шили в свободное время, пока не работали на местном сталелитейном заводе. В Штази подсчитали, что каждый второй рабочий подрабатывал на стороне. Такие левые заработки терпели, пока люди выполняли свою повседневную работу87.

Крупнейшей группой иностранцев были 300 тысяч советских солдат, дислоцированных в ГДР. Советско-германская дружба была центральным элементом официальной пропаганды, в диапазоне от детских рассказов до публичных парадов. В повседневной жизни этого почти не замечали. Для солдат, запертых в своих казармах, встречи с людьми были редкими. Когда режим организовывал “дружеские встречи” с советскими солдатами, большинство местных жителей предпочитали держаться от них в стороне. В 1969 году внутреннее исследование показало, что две трети молодых людей никогда не посещали эти собрания; 16 % были один раз, и только 19 % – несколько раз88. Признание напряженности между советскими солдатами и местным населением было официальным табу,!••••••••••••••••!

Иностранных студентов было меньше – всего около 75 тысяч за сорок лет существования ГДР – преимущественно из Индии, Замбии, Чили и советского блока. В 1960-е годы, когда восточные немцы не могли поехать даже в Польшу или Венгрию, эти студенты привносили глоток свежего воздуха в застойную провинциальную атмосферу. Режим старался внимательно следить за ними и предотвращать любые нерегулируемые контакты с местными жителями. У ответственного за таких студентов Института Гердера был девиз: “Где нет нас, там враг”. А враг таился повсюду – в барах, ночных клубах и везде, где их иностранные подопечные могли попасть под влияние “людей с мелкобуржуазным мышлением”. Приезжих размещали в отдельных общежитиях в двух- и трехместных комнатах; только одна шестая часть жила вместе с немецкими студентами. Для властей дружба перерастала в патернализм. Когда в День иностранного студента некоторые пожаловались на однообразное питание, им посоветовали привыкнуть к немецкому рациону. Студентам-вегетарианцам из Индии приходилось есть немецкую свинину. В более общем смысле ГДР была обязана цивилизовать их и избавить от привычки “бездельничать, тянуть время и нездорово долго спать”, как это сформулировал директор Института Гердера. Идеал “рационального досуга” возник в XIX веке как буржуазная миссия по “цивилизации” рабочих. Теперь диктатура рабочего класса взяла на себя работу по реформированию “отсталых” иностранцев.

К сожалению, ГДР и сама страдала