Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

армия состоит из 180–200 тысяч человек. Наша политика – это убедить наибольшее число поляков возвратиться в Польшу. Вот почему я очень сердился, когда прочитал о выступлении генерала Андерса, который заявил своим войскам в Италии, что если они вернутся в Польшу, то их отправят в Сибирь. Против этого генерала мы предприняли дисциплинарные шаги, чтобы он в дальнейшем не делал подобных заявлений. Требуется время, чтобы преодолеть все эти затруднения.

Сталин проявил твердую снисходительность:

– Я понимаю трудность положения британского правительства. Я знаю, что оно приютило польское эмигрантское правительство. Я знаю, что, несмотря на это, бывшие польские правители много неприятностей причинили правительству Великобритании. Но я прошу иметь в виду, что наш проект не преследует задачи усложнить положение британского правительства и учитывает трудность его положения. У нашего проекта только одна цель – покончить с неопределенным положением, которое все еще имеет место в этом вопросе, и поставить точки над «и». На деле правительство Арцишевского существует, оно имеет своих министров, продолжает свою деятельность, оно имеет свою агентуру, оно имеет свою базу и свою печать. Все это создает неблагоприятное впечатление. Наш проект имеет целью с этим неопределенным положением покончить.

Черчиллю осталось только согласиться со Сталиным:

– Мы хотим ликвидировать этот вопрос. Когда больше не признают какого-либо правительства и ему не выдается больше пособий, у него нет никаких возможностей для существования. Но в то же время вы не можете препятствовать индивидуальным лицам в Англии, во всяком случае, продолжать жить и разговаривать. Эти люди встречаются с членами парламента и имеют в парламенте своих сторонников. Но мы как правительство с ними никаких отношений не имеем. Я не знаю, что делать, если Арцишевский гуляет по Лондону и болтает с журналистами. Но что касается нас, мы их считаем несуществующими и ликвидированными в дипломатическом отношении, и я надеюсь, что скоро они будут совершенно неэффективны. Но, конечно, мы должны быть осторожными в отношении армии. Армия может бунтовать, и вследствие этого мы понесем потери. Мы имеем значительную польскую армию в Шотландии.

– Я не вижу никаких существенных разногласий между генералиссимусом и премьер-министром, – выступил примирителем Трумэн. – Мистер Черчилль только просит доверия и времени, чтобы устранить все затруднения, о которых он здесь говорил.

«Этим и исчерпалась повестка второго дня конференции, и заседание закрылось в шесть часов, продлившись всего один час сорок пять минут, – писал Трумэн. – Я чувствовал, что наметился кое-какой прогресс, но мне не терпелось еще больше делать и меньше говорить».

Вечером 18 июля Черчилль ужинал со Сталиным. «С нами были только Бирнс и Павлов. Мы приятно беседовали с половины девятого вечера до половины второго ночи, не затронув ни одной из наиболее важных тем… Мой хозяин казался физически несколько подавленным, но его легкая дружелюбная манера держаться была в высшей степени приятной. Об английских выборах он сказал, что вся информация, которую он получал из коммунистических и других источников, подтверждает его уверенность, что меня изберут большинством почти в 80 %. По его мнению, лейбористская партия должна получить 220–230 мест. Я не пытался пророчествовать, но сказал, что не уверен в том, как голосовали солдаты. Сталин сказал, что армия предпочитает сильное правительство и поэтому, видимо, голосовала за консерваторов. Было ясно, что он надеялся, что его связи со мной и Иденом не будут прерваны.

Он спросил, почему король не приехал в Берлин. Я ответил, что… его приезд осложнил бы проблемы безопасности. Затем он заявил, что ни одной стране так не нужна монархия, как Великобритании, ибо королевская власть служит объединяющей силой для всей империи, и никто из друзей Англии не сделает ничего, что ослабило бы уважение к монархии…

Я сказал, что согласно моей политике следует приветствовать Россию в качестве великой морской державы… Россия до сих пор напоминала гиганта, перед которым закрыты широкие пути и которому приходится пользоваться узкими выходами через Балтийское и Черное моря. Затем я затронул вопрос о Турции и Дарданеллах. Естественно, что турки тревожатся. Сталин объяснил… Турки обратились к русским с предложением заключить договор о союзе. В ответ русские заявили, что договор можно заключить лишь в том случае, если ни одна из сторон не имеет никаких притязаний, а Россия хочет получить Карс и Ардаган, которые у них отобрали в конце прошлой войны. Турки ответили, что они не могут рассматривать этот вопрос. Тогда Россия поставила вопрос о конвенции в Монтрё. Турки ответили, что они и этого вопроса не могут обсуждать, и поэтому Россия заявила, что она не может обсуждать договор о союзе.

Я сказал, что я лично поддержал бы внесение поправок в конвенцию в Монтрё, исключив из нее Японию и дав России доступ в Средиземное море. Я повторил, что приветствовал бы выход России в океаны…

Затем Сталин спросил меня о германском флоте. Он сказал, что какая-то часть этого флота была бы весьма полезна России, понесшей тяжелые потери на морях… Я не возражал.

Далее он заговорил о греческой агрессии на границах Болгарии и Албании. Он сказал, что в Греции есть элементы, подстрекающие к волнениям. Я ответил, что положение на границах неопределенное и что греков очень тревожат Югославия и Болгария, но я не слышал, чтобы там происходили сколько-нибудь серьезные бои…

Сталин сказал, что во всех странах, освобожденных Красной армией, русская политика состоит в том, чтобы добиваться создания сильного, независимого суверенного государства. Он против советизации какой бы то ни было из стран. Там будут проведены свободные выборы, в которых будут участвовать все партии, за исключением фашистских.

Далее я заговорил о трудностях в Югославии, где у нас нет материальных притязаний, но где предусматривалось деление наших интересов поровну. Соотношение там не 50:50, а 99:1 не в пользу Англии. Сталин утверждал, что соотношение там таково: 90 % в пользу Англии, 10 % в пользу Югославии и 0 % в пользу России. Советское правительство часто не знает, что собирается предпринять Тито.

Сталин также заявил, что он был уязвлен американскими требованиями сменить правительства в Румынии и Болгарии. Он не вмешивается в греческие дела, и поэтому американцы поступают несправедливо… Когда я спросил, почему советское правительство наградило короля Михая орденом, он сказал, что, по его мнению, король действовал храбро и разумно во время государственного переворота.

Я затем рассказал ему, как беспокоят людей намерения русских. Я провел линию от Нордкапа до Албании и перечислил столицы восточнее этой линии, оказавшиеся в руках русских. Создалось впечатление, что Россия движется на запад. Сталин сказал, что у него нет такого намерения. Напротив, он отводит