Читать книгу - "Крепостное право - Мария Баганова"

не исключая и ребятишек. Но барской воле противиться нельзя, от господ некуда убежать и спрятаться, и потому, снарядив меня бедную, отдали старосте. Оторвали меня малую от родителей и насильно повезли в неволю. Дорогою я плакала, а встречные с нами сильно негодовали на господ».

К счастью, барыня, госпожа Шестакова, к которой она поступила в услужение, была добрая и девочку не обижала. Некоторое время спустя во двор барской усадьбы пришла мать Авдотьи, сердце которой не выдержало разлуки с дочерью. Растроганная госпожа Шестакова хотела выкупить у помещика и мать, чтобы воссоединить семью, но барин запросил такую огромную цену, что ей пришлось отказаться от этой идеи.

Распространение крепостного права на новые территории

По мнению большинства историков, период правления Екатерины II – это худшее время по отношению к крестьянам, но в то же время и пик расцвета дворянства. Своим фаворитам Екатерина II активно дарила земли вместе с прикрепленными к ним крестьянами. Историки подсчитали, что за время своего правления Екатерина раздарила более 850 тысяч государственных крестьян.

Она распространила крепостное право на новые территории – туда, где его никогда не было. Конечно, это вызывало протесты. В конце 1780-х годов только на Левобережной Украине произошло около полусотни массовых крестьянских волнений. Самым мощным, наверное, было Турбаевское восстание, длившееся несколько лет – с 1789-го по 1793-й. Центром восстания стало село Турбаи Градижского уезда Екатеринославского наместничества.

В начале XVIII века жители этого села считались вольными казаками, но затем по указу Екатерины в 1776 году их превратили в крепостных крестьян и отдали во владение помещикам Базилевским.

Поначалу турбаевцы пытались добиться правды законными способами, но Сенат признал казацкие права лишь за 76 селянами из двух тысяч. Это вызвало возмущение. В январе 1789 года они отказались идти на барщину и платить оброк.

В мае в село прибыли чиновники с войсковой командой под предлогом рассмотрения «дела о казачестве турбаевцев». Турбаевцы заявили: «…мы хотим, чтоб нас суд сделал всех казаками по нашему показанию, иначе ж сколько суд ни жить в селе и чего ни требовать от нас будет – мы не послушаем, хоть все пропадем, а не поддадимся никому и никакой команде, разве всем царством придут нас брать».

Чиновники попытались арестовать главарей, но наткнулись на вооруженное сопротивление.

В одном из донесений киевского наместника Корбе малороссийскому генерал-губернатору так сообщалось о начале восстания: «Но вдруг стала наполнена вся улица народом с разными орудиями, к убийству приготовленными, как то: пиками, косами, ружьями и тому подобными, и число их умножалось бабами и обоего пола малолетними, и сколь скоро сделан крик напасть на суд, столь отважно и поспешно поступили на то: в избе, где суд помещался, выбив окошки и войдя в оную, всех канцелярских служителей и всех, кто при суде ни случился, били нещадным смертным огнем. И в то же самое время, другою толпою отделясь в двор помещиков Базилевских и обхватя покои, и выбив окошки, в оные и в двери войдя, его, Корбе чувствительно палками били и, под свой караул взяв, из дому повели. Обеих же помещиков Базилевских и сестру их, девицу, до смерти убили».

Действительно, помещики Иван, Степан и Мария Базилевские были забиты до смерти. Под угрозой такой же расправы турбаевцы добились от судейских чиновников и советника Корбе расписки, что все они «добровольно переведены в казаки».

Об этих событиях в народе было сложено несколько песен. «Малороссияне, как известно, народ поэтический и любят перекладывать на песнь всякое мало-мальски интересующее их событие или происшествие», – говорил о своем народе бывший крепостной А.В. Никитенко. Вот одна из тех песен, в которой говорится именно о расправе над помещиками:

Ой, хотели Базилевцы весь свет пережити,

Да не дали турбаевцы им веку дожити.

Изобрали Базилевцы велику громаду

Кличут сестру Марьянушу к себе на параду:

«Порад, сестра Марьянуша, як ридная мати,

Як бы нам турбаевцев под себя подобрати?!»

– «Браты мои риднесеньки, не велю займати».

Ох и пришли турбаевцам из Сенату листы

Шоб выбыли Базилевцы, шоб ни було и висты.

У той Марьянуши весь двор на помосте,

Приехали тураевцы к Марьянуше в гости.

«Одсунь нам, Марьянуша, викно и оболоне!»

Ударилась Марьянуша об полы руками:

«Браты мои риднесеньки, пропала я с вами!»

Оступили турбаевцы весь двор с колами

Ой на гори посеяно, а в долине жато.

Не померли Базилевцы, а лебонь[12] их побито.

У Киеве огонь горит, а в Полтаве дымно.

Як выбыли Базилевцы всем панам завидно.

В Киеве на Подоле рассыпаны орешки.

Думали Базилевцы, то козацкие смишки[13].

Самоуправление в селе Турбаи продержалось целых четыре года: русское правительство было занято войнами с Турцией. Лишь в июне 1793-го в село вступили карательные войска с двумя пушками. Расправа была жестокой. Руководителей повстанцев – Степана и Леонтия Рогачки, Мусия и Манойло Пархоменко, Павла Олеференко, Василия Назаренко и Григория Величко – суд приговорил к смертной казни, которую затем заменили 100 ударами плетью каждому и пожизненными каторжными работами в Тобольске.

Всего к различным мерам наказания суд приговорил около двухсот человек, в том числе 14 женщин.

Стремясь уничтожить даже память о восстании, Екатерина приказала переименовать село Турбаи в Скорбное, а крестьян переселила в степи Херсонской и Таврической губерний.

Идеальный помещик

«Лучшей судьбы, чем у наших крестьян у хорошего помещика, нет во всей вселенной», – утверждала Екатерина II.

Пётр Петрович Семёнов-Тян-Шанский[14], родившийся в 1827 году, описывал своего деда как пример идеального помещика екатерининского времени. При этом он ничуть не скрывал достаточно неприятных отрицательных черт, свойственных каждому крепостнику. Вот что он писал: «Дед мой вставал летом с зарею и на своих беговых дрожках бывал уже в поле при выходе крестьян на работы. Управителей имениями он не держал. Ближайшими помощниками его были сельские старосты, но кроме того при нем обыкновенно состоял какой-нибудь смышленый юноша, которого он посылал со своими приказаниями. Это был тот тип объездчика или полевого приказчика, из которого впоследствии вырабатывались хорошие управляющие.

Чуждый всякому лицеприятию и фаворитизму, дед мой строго преследовал неисполнение крестьянами наложенных на них законом обязанностей. Барщина под его личным неустанным наблюдением исполнялась безукоризненно. Но при ежедневном наряде на работы дед мой соблюдал строгую справедливость в распределении дней между барщиною и крестьянскими рабочими днями, неусыпно заботясь о том, чтобы в страдную пору крестьяне успевали вовремя справиться одинаково и с барщиною, и с уборкою своего хлеба, и вообще со своими полевыми работами. К неизбежным, по тогдашним понятиям, телесным наказаниям дед мой прибегал редко, да и не имел к тому повода, так как крестьяне, при постоянном его наблюдении за полевыми работами, привыкли исполнять их исправно. Но в особенности ценили крестьяне отношение к ним моего деда во время случайных и стихийных бедствий. Падала ли у крестьянина единственная лошадь или корова, разваливалась ли у него изба или печь, весь ущерб пополнялся им непосредственно и немедленно. Всего же более проявлялась его заботливость в годы полных неурожаев, случавшихся неминуемо средним числом раз в семь лет. Дед хорошо знал всех домохозяев, у которых были хлебные запасы прошлых годов, хранившиеся на их гумнах, а для тех, у кого их не было, у деда были всегда достаточные запасы хлеба, и он не допускал, чтобы его крестьяне, как у других, ходили с женами и детьми целыми толпами нищенствовать по тем деревням и селам, где случайно урожай был достаточный. Все те крестьяне, которые не сохранили на своем гумне скирдов с хлебом от лучших урожаев, получали муку от деда, не допускавшего употребление того ужасного, черного, плотного, землистого на вид хлеба, который приготовлялся из лебеды с примесью желудей, дубовой коры, мякины и даже чернозема и разных других суррогатов и который вообще был очень распространен в нашей местности в голодные годы.

Во внутреннюю жизнь своих крестьян дед мой мало вмешивался, не позволял себе, как многие соседние помещики, принудительных браков, производимых ими по необузданному произволу, а иногда даже в виде насмешки, глумления или забавы.

Разверстка земель, выбор причитающихся домохозяевам на каждое тягло полос в каждом поле (при трехпольной системе) предоставлялись дедом миру, т. е. сельскому сходу, так же, как