Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Champs», и музыке вторили пушечные залпы. Очевидец рассказывал, что двести вражеских знамен, «изорванных ядрами и покрытых пятнами крови, образовали приличествующий случаю полог»{1306}. В следующем месяце Наполеон впервые употребил (в письме папе римскому) выражение «мой народ»{1307}. Он также стал называть Жозефину «мадам и дорогая супруга»: так Генрих IV обращался к Марии Медичи{1308}.

2 октября Сидни Смит предпринял неудачное нападение на Булонскую флотилию, напомнив Наполеону об опасности использования брандеров в гавани. Как всегда, его мысли занимало и другое, великое и малое, и четыре дня спустя император распорядился, чтобы Фуше снял запрет на освистывание пьемонтскими театралами несимпатичных им балетов{1309}. Через три дня после неудачной атаки Смита английский флот добился гораздо большего успеха. Четыре фрегата без объявления войны напали на испанский конвой, потопили один корабль и захватили остальные три, везшие серебряной монеты и золотых слитков на 900 000 фунтов стерлингов. Это был вопиющий акт пиратства, но Англия подозревала, что Испания, французский союзник по Сан-Ильдефонсскому договору, собиралась объявить войну, как только сокровища были бы доставлены в Кадис.

Искусность Наполеона в делах управления наглядно демонстрируют 22 письма, написанные им всего за один октябрьский день 1804 года. Письма эти, кроме прочего, касаются восстановления в Испании иезуитского ордена («Я никогда не потерплю, чтобы это произошло во Франции»), количества приезжающих в Париж британцев («Всех ли выслали прочь?»), выяснения у военно-морского министра Декре «смысла пребывания адмиралов в Париже», желательности объединения сорока парижских католических женских школ, принятия законов об охоте по образцу английских, а также недовольства адвокатурой («этой кучкой пустословов и подстрекателей к революции, которых воодушевляют лишь злодейство и коррупция»){1310}. Постоянные придирки к Декре перемежались редкими попытками его очаровать. «Мне жаль, что вы сердиты на меня», – написал он в декабре, прибавив, что «в конце концов, когда гнев проходит, не остается ничего, и я надеюсь, что вы не затаите на меня обиду»{1311}.

Ночью 24 октября из дома в окрестностях Гамбурга (вольного ганзейского города под протекторатом Пруссии) французы – выказав такое же пренебрежение к международному праву, как недавно английский флот, – выкрали английского дипломата Джорджа Рамболда и водворили его в тюрьму Тампль. Он содействовал, как и Френсис Дрейк в Мюнхене и Спенсер Смит в Штутгарте, заговорам французских эмигрантов. Спустя двое суток Рамболда освободили, и он вернулся в Англию. Король Пруссии выразил сдержанный протест по поводу нарушения суверенитета Гамбурга. Позиция Наполеона основывалась на том, что посол должен быть «служителем мира, его долг всегда священен и исходит из морали», а английское правительство сделало Рамболда «орудием войны, имеющим право делать все, что угодно». Наполеон приказал Талейрану задать англичанам вопрос: «не принимают ли они европейских суверенов за кучку индийских набобов?»{1312}

Приготовления к коронации шли полным ходом. «С изготовлением костюмов запаздывают, – извещал Наполеона Камбасерес. – Мой, однако, уже готов»{1313}. Папа римский выехал в Париж 2 ноября, но дал понять, что оплакивает герцога Энгиенского, «великую невинную жертву»{1314}. 25 ноября Наполеон встретил папу между Немуром и Фонтенбло, и три дня спустя они вместе въехали в Париж. Наполеон распорядился, чтобы чиновники относились к понтифику так, как если бы тот располагал двухсоттысячной армией: это едва ли не самый лестный комплимент в его устах{1315}. Чтобы папа римский согласился провести церемонию коронации, Наполеон пообещал жениться на Жозефине церковным браком вдобавок к гражданскому, заключенному ими в 1796 году, и вечером 1 декабря кардинал Феш в присутствии Талейрана, Бертье и Дюрока совершил в Тюильри венчание{1316}. Жозефина переправила Евгению свидетельство о заключении брака – на тот случай, если Наполеон когда-нибудь вздумает отрицать этот факт.

Коронация сделала заметнее враждебность между Бонапартами и Богарне. Жозеф возражал против коронования Жозефины на том основании, что дети Гортензии и Луи станут внуками императрицы, а его собственные останутся лишь внуками буржуа{1317}. Ни одна из трех сестер Наполеона не согласилась нести шлейф Жозефины. Люсьен вовсе отказался приехать, а поддержавшая его государыня-мать также решила остаться в Риме, хотя Наполеон подарил ей большой дом в Париже{1318}. «Во Франции есть тысячи людей, которые оказали государству большие услуги, чем они, – сказал Редереру о своих братьях взбешенный Наполеон, – и вы – один этих людей»{1319}. Напротив, Евгения и Гортензию он обожал: «Я люблю этих детей, ведь они всегда спешат утешить меня»{1320}. Ранение, полученное Евгением Богарне в Египте, возвысило его в глазах императора: «Если звучал пушечный выстрел, именно он видел, что происходит. Если надо было преодолеть ров, именно он помогал мне». В ответ на насмешки братьев и сестер Наполеон пожал плечами: «Они твердят, что моя жена фальшива, а чрезмерное рвение ее детей – деланое. Что же, я хочу, чтобы они относились ко мне как к старому дядюшке. Это составляет сладость моей жизни. Я старею… Мне нужно немного отдохнуть»{1321}. Ему было тогда 35 лет, но суть ясна, как ясна и его поддержка Жозефины: «Моя супруга – добрая женщина, которая не доставляет им неприятности. Она довольствуется… обладанием бриллиантами, прелестными платьями и горестями своего увядания. Я никогда не любил ее слепо. Если я сделаю ее императрицей, это будет актом справедливости. Прежде всего я честный человек»{1322}. В июле, когда она была на водах в Эксе, Наполеон настоял, чтобы в церкви для нее соорудили балдахин, а справа от алтаря поставили трон{1323}. Отныне при въезде в город ее должны были приветствовать артиллерийским салютом.

К своим сестрам Наполеон был почти столь же щедр, как к братьям. Элиза первой получила владетельное княжество – Лукку, однако жаловаться она не перестала. В марте 1806 года Полина, не имевшая политических амбиций, стала герцогиней Гвасталльской, Каролина – великой герцогиней Бергской. Казалось, никто не испытывал благодарности. Государыня-мать (из нее, вероятно, получился бы лучший правитель, чем из любой ее дочери, но у нее отсутствовала жажда власти) по крайней мере поблагодарила Наполеона, когда в июне 1805 года он подарил ей замок в Пон-сюр-Сен, близ Бриенна («Места там у тебя – из самых красивых во Франции», – заявил он Летиции), а также 160 000 франков на ремонт замка и его содержание{1324}. Со временем Летиция нажила до 40 млн франков{1325}. В то же время, когда Наполеон осыпал родных титулами и сокровищами, он продолжал беспокоиться о вещах более земных – о качестве хлеба, который получают его солдаты. Он жаловался Бертье, что армия закупает скверное зерно, и распорядился «вместо белой фасоли неизменно брать желтую»{1326}.

Коронация Наполеона и Жозефины, состоявшаяся в Нотр-Дам в воскресенье 2 декабря 1804 года, стала величественным зрелищем, хотя и организованным несколько поспешно. В 6 часов утра, когда начали съезжаться гости, шел снег, и они вошли под неоготический навес из дерева и штукатурки, призванный скрыть следы недавнего революционного иконоборчества. Четырьмя днями ранее буря потрепала навес, повредив опоры и крепеж, и стук молотков утих лишь в 10:30, когда к собору приблизилась папская процессия{1327}. Представители Законодательного корпуса, Кассационного суда (в оранжево-желтых тогах), департаментов, Почетного легиона, генерального прокурора, министерства военного снабжения и других министерств, колоний, торговых палат, Национальной гвардии, Института Франции, Сельскохозяйственного общества и многих других институтов (особенно армии – от бригадного генерала и выше) вручали свои приглашения 92 контролерам. Попав внутрь, гости бродили вокруг своих мест, болтали, мешали рабочим и производили шум и беспорядок. В 7 часов утра 460 музыкантов и хористов (в том числе в полном составе оркестры императорской капеллы, консерватории, театра «Фейдо», Оперы, гренадеров и гвардейских конных егерей) стали собираться в трансепте[126]. В конце концов Луи Фонтан, один из главных распорядителей, поручил солдатам заставить всех усесться{1328}.

В 9 часов явилось большинство дипломатов (русские и шведы сочли невозможным принять участие в церемонии столь скоро после смерти герцога Энгиенского). У Тюильри грязные участки двора