Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

свою сестру Элизу и ее мужа, Феликса Баччиоки, правителями Лукки и Пьомбино[133]{1360}.

По пути в Милан, где ему предстояло короноваться короной Италии, Наполеон провел шесть дней в Лионе и спал там (хотя Жозефина его сопровождала) с Франсуазой-Мари де Пеллапра, урожденной Леруа, женой богатого финансиста[134]{1361}. Коронацию 26 мая в грандиозном Миланском соборе, в присутствии кардинала Капрары и еще семерых кардиналов, посетили 30 000 человек. «Церковь очень красива, – рассказывал Наполеон Камбасересу. – Церемония была столь же хороша, как и парижская, с той лишь разницей, что погода была превосходной. Взяв Железную корону и возложив ее на себя, я произнес: “Бог дал мне корону, и горе тому, кто ее тронет”. Надеюсь, так все и будет»{1362}. Железную корону Ломбардии – тяжелый золотой венец с железным обручем внутри (по преданию, изготовленным из гвоздя Креста Господня) – носили все императоры Священной Римской империи начиная с Фридриха I Барбароссы в 1155 году, и использование ее Наполеоном стало выпадом против тогдашнего владельца – австрийского императора Франца.

В пятую годовщину Маренго Наполеон посетил поле битвы, надев мундир, по словам Боссе «потертый и местами разорванный. В руке он держал большую старую, простреленную пулями шляпу с золотым галуном»{1363}. Этот мундир Наполеон носил в сражении, и неважно, были ли эти отверстия поистине отверстиями от пуль: это свидетельствует о пропагандистском гении Наполеона. Следующий месяц он провел в Брешии, Вероне, Мантуе, Болонье, Модене, Пьяченце, Женеве и Турине, а ночью 11 июля, всего через 84 часа после отъезда из Турина, преодолев 531 километр, приехал во дворец Фонтенбло – полюбившийся Наполеону бывший охотничий домик Бурбонов. То был его последний визит в Италию. Наполеон назначил вице-королем Евгения Богарне (добродушное благоразумие двадцатитрехлетнего пасынка императора обеспечило ему популярность среди простых итальянцев{1364}). За три июньских дня Наполеон написал Евгению не менее шестнадцати писем об искусстве управления государством («Умей слушать; будь уверен, молчание нередко оказывает тот же эффект, что и осведомленность», «Не стыдись задавать вопросы», «На любом другом посту, кроме поста вице-короля Италии, гордись тем, что ты француз, но здесь ты не должен придавать этому большого значения»), хотя повседневными делами по-прежнему занимался Мельци д’Эриль, бывший вице-президент Итальянской республики, которого Наполеон не отпускал, несмотря на бесконечные жалобы на подагру{1365}. Мельци д’Эрилю не составляло труда подыскать способных к управлению итальянцев, сторонников новой, французской модели управления. Конечно, Жозеф и Луи с досадой восприняли возвышение Евгения, хотя любой из них мог стать итальянским королем, если б отказался от прав на французский престол{1366}.

«Моя континентальная блокада – дело решенное, – объявил Наполеон Талейрану в июне 1805 года – Я не хочу переходить Рейн или Адидже; я хочу жить в мире, но не потерплю склок»{1367}. Хотя Наполеон не рассчитывал на территориальные приобретения вне Италии и за Рейном, он ожидал, что Франция останется крупнейшей из европейских держав, судьей в международных делах, и был вполне готов напасть на любое государство или несколько государств, искавших «склоки».

В начале лета показалось, что Наполеон сможет наконец взять верх над страной, столь решительно мешавшей осуществлению его планов в Европе. 30 марта адмирал Вильнёв, воспользовавшись тем, что шторм разметал блокировавшие Тулон корабли Нельсона, покинул порт и, пройдя Гибралтар, соединился с вышедшим из Кадиса испанским флотом, а дальше направился к Мартинике, которой достиг 14 мая. Нельсон, поняв, что Вильнёв направляется не в Египет, бросился в погоню и 4 июня достиг Вест-Индии. Начался новый этап плана вторжения. «Нам необходимо всего на шесть часов стать хозяевами моря, – писал Наполеон Декре 9 июня, – и Англия перестанет существовать. Всякий рыбак, всякий ничтожный журналист, всякая женщина, занятая своим туалетом, знает, что невозможно помешать летучему отряду появиться у Булони»{1368}. Английский флот, разумеется, намеревался любой ценой помешать какой бы то ни было эскадре появиться в Булони или в другом порту, пригодном для вторжения. Однако к середине июля, когда Вильнёв пересек Атлантический океан в обратном направлении, рассчитывая деблокировать Брест, Наполеон решил, что долгожданное вторжение может наконец осуществиться. «Благоприятная обстановка может сложиться в любой момент, поэтому грузите все, – приказал он Бертье 20 июля, – чтобы через сутки могла начаться вся экспедиция… Я намерен высадиться в четырех пунктах, один недалеко от другого… Известите четырех маршалов [Нея, Даву, Сульта и Ланна], что нельзя терять ни секунды»{1369}. Он также распорядился, чтобы пришедшие из Италии письма прекратили выдерживать сутки в уксусе: «Если чуме суждено прийти из Италии, она проникнет с путешественниками и перемещениями войск. Это просто надоедает»{1370}.

23 июля, потеряв у мыса Финистерре два корабля в бою с меньшим по численности флотом контр-адмирала Роберта Кальдера (противники сражались в густом тумане), Вильнёв подчинился приказу Наполеона двигаться в Ферроль у Ла-Коруньи, на севере Испании, и лишился критически важного преимущества во времени, выигранного трансатлантическим переходом. На острове Эльба Наполеон критиковал Кальдера за то, что тот на второй день не возобновил бой, позволив Вильнёву ускользнуть. Собеседник-англичанин возразил, что Кальдер стоял с подветренной стороны и, следовательно, атаковать не мог, но Наполеон назвал это «отговоркой, продиктованной национальной гордостью, ведь ночью 23-го адмирал бежал»{1371}. Не увидев разницу между подветренной и наветренной сторонами, Наполеон снова продемонстрировал свое полнейшее невежество в морском деле.

Непрестанно подгоняемый Наполеоном («Европа с напряжением ожидает подготавливаемого великого события»), 10 августа Вильнёв вышел из Ферроля в море с 33 линейными кораблями, рассчитывая в Бресте соединиться с 21 кораблем Гантома, что вкупе со стоявшей в Рошфоре эскадрой контр-адмирала Захари Аллемана составило бы флот не менее чем с 59 линейными кораблями{1372}. Увы, на следующий день Вильнёв, опасаясь, что английский флот его преследует, отправился не на север, к Ла-Маншу, а на юг, в Кадис, встал там 20 августа на стоянку и вскоре был заблокирован примчавшимся из-за океана Нельсоном, который интуитивно его нашел.

Втайне от Наполеона Австрия, рассерженная его коронацией в Италии, аннексией Генуи и союзом с Баварией, Вюртембергом и Баденом, 9 августа негласно присоединилась к Третьей антифранцузской коалиции. Хотя 3 августа Наполеон в частной беседе заявил Талейрану, что «в войне нет никакого смысла», он был готов к ней{1373}. В течение нескольких дней в начале августа он приказал Сен-Сиру быть готовым в случае нужды идти из Северной Италии на Неаполь, назначил Массена командующим войсками в Италии и отправил во Франкфурт Савари, чтобы тот добыл наилучшие из доступных карт Германии, а также следил за действиями венского гофкригсрата{1374}.

13 августа, вторник, оказался для Наполеона очень беспокойным днем. В 4 часа в Пон-де-Брик он узнал о сражении у мыса Финистерре. Наполеон вызвал Пьера Дарю, главного интенданта императорского дома, и тот после вспоминал, что император «выглядел совершенно безумным, шляпа сдвинута на глаза, а выражение лица было ужасным». Убежденный в том, что Вильнёв окажется заблокированным в Ферроле (хотя Вильнёва там уже не было), Наполеон вскричал: «Что за флот! Что за флотоводец! Что за напрасные жертвы!»{1375} Когда из разных источников стали поступать сведения, что австрийцы готовятся к мобилизации, стало ясно, что вторжение в Англию придется отложить. «Воевать со мной – совершенное безумие, – написал Наполеон Камбасересу. – В Европе определенно нет армии лучше моей нынешней»{1376}. Однако, когда в этот же день стало ясно, что Австрия в самом деле мобилизуется, он не колебался. «Я решил, – написал он Талейрану. – Я хочу напасть на Австрию, до ноября буду в Вене и встречу русских, если они покажутся». В том же письме Наполеон приказал Талейрану попытаться запугать «Франца, этот скелет, посаженный на престол заслугами предков», чтобы тот воздержался от враждебных действий, поскольку, «чтобы вести войну с Англией, я хочу, чтобы меня оставили в покое»{1377}. Он поручил ему передать австрийскому послу в Париже, кузену министра иностранных дел Людвига фон Кобенцля: «Итак, месье Кобенцль, вы все-таки хотите войны! В таком случае