Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

в бридж. Семейство Муссолини не успело толком обосноваться, как заявилась Эдда, как фурия, яростно споря с отцом, уговаривая его вмешаться в дело Чиано, после чего вернулась в клинику в Рамиоле под Пармой, где укрывалась последнее время. Сестре Эдвидже Муссолини сказал, что не понимает, почему Чиано не мог просто воздержаться во время голосования в Большом совете.

Кларетта тоже решила последовать за своим Беном и прибыла на место даже раньше Ракеле. Освобожденная из тюрьмы благодаря вмешательству Муссолини, она обосновалась на четырехэтажной вилле Фиордализо, куда дуче приходил навещать ее два-три раза в неделю. Местные жители окрестили ее «Виллой мертвых» – никто никогда не видел, чтобы туда приходили или оттуда уходили.

На озеро Гарда, в новую Итальянскую социальную республику, прибыли самые упорные и самые непоколебимые из бывших герарков. Насквозь коррумпированный Гвидо Буффарини-Гвиди, сделавший себе состояние на продаже фальшивых документов евреям, занял пост министра внутренних дел; Алессандро Паволини назначили новым секретарем Фашистской партии. Витторио было поручено создать сеть из местных сторонников, но в кругу коллег он считался человеком надменным и неэффективным. По словам Долфина, он был как «толстый, неуклюжий мальчик», которого попросили играть в игру, правил которой он не знает. Ракеле, тут же занявшаяся формированием своей сети шпионов и информаторов, вскоре сумела добиться для Витторио места секретаря Муссолини вместо смещенного Долфина. Она также обзавелась курами, кроликами и коровой. Огромный архив Муссолини, захваченный после переворота Бадольо и отправленный на север, загадочно исчез. Флагом Сало стал традиционный красно-бело-зеленый, только вместо герба Савойской династии в центре его красовался орел с пучками фасций в лапах.

Заговоры цвели пышным цветом. Бывший священник и закоренелый антисемит Джованни Прециози, первым в Италии опубликовавший «Протоколы сионских мудрецов», регулярно отправлял в Берлин сообщения о Муссолини и его окружении. Как заметил Геббельс, Муссолини ничему не научился: он так же, как и раньше, собрал «предателей, масонов и юдофилов». Витторио, по его мнению, играл «одиозную» роль – не из-за отсутствия характера, а из-за своей беспросветной глупости. Хитрый дуче, однако, дал понять, что намерен продолжать расследование незаконного обогащения герарков с тем, чтобы на каждого из них иметь компромат и рычаги воздействия. Вскоре на стол ему попали документы о спекулятивных махинациях Буффарини-Гвиди. Паволини пришел в ярость, когда его собственное барышничество было предано огласке.

Сам Муссолини находился под постоянным неусыпным наблюдением двух немецких офицеров, которые контролировали и его телефонную связь с внешним миром. Они присутствовали на совещаниях, проверяли все исходящие из его офиса документы, содержание издающихся в Сало газет и вещающей оттуда радиостанции. Когда дуче, униженный и разгневанный, отправил в Берлин Витторио с жалобами, Риббентроп ему сказал, что итальянцам следует восстановить доверие к себе «решительными действиями против предателей и пораженцев». Следя за происходящим в Республике Сало из Рима, Габриэлла ди Робилант написала: «Во что мы превратились? Какая беда. Какой позор».

Муссолини объявил о двух основных направлениях своей политики: возвращение к старому социалистическому радикализму путем национализации итальянской промышленности и создание республиканской армии из интернированных в Германии итальянских солдат. Немцы заблокировали оба, хотя в конечном счете и с большой неохотой согласились набрать четыре итальянские дивизии, готовить которые будут в Германии. Они практически не скрывали свое отношение к Сало исключительно как к инструменту управления Италией и источнику поставок сырья, промтоваров и продовольствия. К явному неудовольствию Муссолини, его новое государство отказались признать не только Ватикан, но и Турция, Аргентина, Испания и Португалия.

К концу октября неугомонный Паволини сумел набрать в восстановленную Фашистскую партию 25 тысяч членов, отказывая во вступлении тем, кто заигрывал с Бадольо, а также «плутократам, богатеям и нуворишам». В Сало потянулась старая фашистская гвардия, наполнив северные города милицией, частными армиями, наемниками, авантюристами – все злые и готовые отыскать и наказать «врагов Италии и фашизма». Присоединились к ним лишь пара интеллектуалов: философ Джованни Джентиле и футурист Томазо Маринетти. Паволини говорил о возвращении к подлинному духу тоталитаризма, боевому, стальному и беспощадному.

Десятого ноября провели конференцию в Вероне, городе, превращенном в крепость нацистов и фашистов, с огромным оружейным арсеналом и тюрьмой, в которой под номером 11902 находился заключенный Галеаццо Чиано. На конференции планировали заложить фундамент нового итальянского государства, встречи, как и можно было предположить, проходили хаотично: некоторые делегаты требовали отмены частной собственности, другие – разрешения всем гражданам носить оружие. Громко осуждали «упадок монархии», а короля провозгласили «предателем вне закона». Много времени уделили обсуждению евреев как итальянских, так и иностранных, и в конечном счете было решено провозгласить их «враждебным народом», который следовало арестовывать, отправлять в лагеря и депортировать. Ситуация накалилась, когда пришло сообщение об убийстве в городе Феррара видного фашиста, громко зазвучали требования отмщения. В Феррару немедленно отправили карательную экспедицию: одиннадцать местных граждан были схвачены и расстреляны на месте. Тела их разрубили на куски – на многие месяцы вперед установился дух обезумевшего варварства.

И хотя делегаты, числом около ста, в конце концов, приняли состоявший из восемнадцати пунктов манифест, на самом деле их куда больше интересовала борьба с бунтовщиками и предателями, и в первую очередь судьба тех девятнадцати, которые голосовали против Муссолини на заседании Большого совета 25 июля. Единогласным решением для суда над ними и последующего наказания был учрежден Особый трибунал. Решение было встречено возгласами: «Смерть Чиано! Смерть Чиано!». Паволини, некогда друг Чиано, а теперь настоящий якобинец, в своей жесткой, почти мифической чистоте, требовал справедливости громче других.

Глава 19. Исполнение долга

От Муссолини Эдда получила заверение, что ей будет позволено повидаться с Чиано. Она вернулась в Верону и направилась в тюрьму Скальци, где охранник-итальянец поначалу не хотел ее пускать, но, в конце концов, согласился провести в камеру номер 27. На свидании присутствовал старый сквадрист Луиджи Кинези. Эдда тем не менее сумела шепнуть Чиано, что дневники спасены. Чиано попросил организовать доставку из Германии его вещей, в том числе ордена Благовещения. На следующий день Эдде позволили прийти снова, потом еще раз через пять дней, и они говорили о детях. Говорили очень тепло и даже ласково. Женщина, брак которой знаменовался бесчисленными изменами и дружеским, пусть и несколько отстраненным, товариществом, вдруг открыла в себе новую страсть. Будто отгораживаясь годами от измен Чиано стеной равнодушия, Эдда теперь почувствовала, что может на самом деле любить его. Апатия и безразличие, с которыми она смотрела на мир, ушли, на смену им пришли решимость и тепло.

Во время бегства Чиано из Рима секретарем Вильгельма Хеттля была 22-летняя Хильдегард Бетц, только