Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

операций в Эфиопии. Для планирования создания нового правительства всех их собрали в баварском замке Хиршберг. Постоянное присутствие немецкой охраны, а также тот факт, что единственная их связь с внешним миром осуществлялась через германский коммутатор, служили напоминанием о том, что своим существованием они обязаны благосклонности Германии. 18 октября в эфире «Радио Мюнхен» Муссолини провозгласил новую республику. Говорил он поначалу едва слышно и невыразительно, но потом его голос обрел прежнюю энергию и твердость. После периода «моральной изоляции», заявил дуче, он восстанавливает контакт с миром.

Глава 18. Кем мы стали?

Ни Чиано, ни Эдда иллюзий не питали: положение Чиано оставалось в высшей степени рискованным и опасным. Дни шли, Муссолини был погружен в свои политические планы, Эдда докучала ему просьбами уговорить немцев сдержать обещание Дольмана и позволить им выехать в Испанию; Ракеле орала на Чиано, который, будучи запертым на вилле, без разрешения покидать ее иначе как в сопровождении охраны, начинал считать, что ему лучше было бы остаться в Италии, чем сидеть под домашним арестом в Баварии. Ракеле стала называть зятя «наглым развратником». Хёттль потом рассказывал о поездках за покупками в Мюнхен, во время которых Чиано постоянно искал женского общества – среди миловидных продавщиц. Эдда, замечал Геббельс, «вела себя, как дикая кошка… где бы она ни появлялась, она крушила посуду и мебель». Он писал, что они с Гитлером считали, что ее лучше отправить в «исправительный дом». Вина будет лежать на Эдде, писал он, если Чиано, «этот ядовитый гриб», сумеет вернуться в круг Муссолини. Позднее Даниеле Варе рассказывал, что ему показали длинное письмо Чиано жене, в котором тот говорил, что хочет покончить с собой и объяснял, как он пришел к ненависти к немцам и к пониманию того, что Италия должна спасти себя сама.

Дни тянулись, паспортов по-прежнему не было, и Чиано с Эддой стали обсуждать план по обмену его дневников на безопасность, и даже заговорили об этом с Хеттлем. Эти дневники, сказали они нацистскому офицеру, содержат не только подробности самого разного рода дипломатических сношений между европейскими лидерами в предвоенные годы, зачастую с неожиданными, а то и компрометирующими деталями, но и проливают новый свет на соперничающих друг с другом в борьбе за власть германских лидеров, в частности Риббентропа. Хеттль проявил интерес. И он, и Кальтенбруннер ненавидели Риббентропа и надеялись снизить его влияние.

Дневники, как и другие важные материалы, Чиано оставил у своего дяди Джино, работавшего секретарем сначала у Костанцо, а потом у самого Чиано, и которому Эдда очень симпатизировала – он не раз в прошлом выкупал ее карточные долги. После долгих и занудных уговоров Эдда сумела убедить немцев, позволить ей съездить в Рим за дневниками. Поехала она под именем Эмилии Сантос, отправленной в командировку в Италию медсестры, в сопровождении двух женщин – офицеров СС, выдававших себя за медсестеру и священника. В Рим она добралась к концу сентября и рассчитывала остановиться у друзей. Почти никто принять ее у себя не захотел – с разной степенью резкости люди обрывали с ней разговор. Лола Джовинелли особо попросила ее не появляться у нее дома, чтобы избежать «неловкости». Но Делия ди Баньо сразу и тепло согласилась предоставить ей постель – жест немалой смелости в городе, где имя Чиано стало токсичным.

Рим был провозглашен открытым городом, a città aperta, что теоретически защищало его от любых военных действий. На практике, однако, немцы делали что хотели. Комендант города генерал Мелзер правил довольно мягко, но настоящим хозяином был глава СС Капплер, превративший итальянских полицейских в своих прихвостней. Еврейской общине гестапо приказало собрать 50 килограммов золота, предупредив, что в противном случае семьи их будут взяты в заложники. Золото собрали, но 16 октября гестаповцы все равно всех евреев арестовали. Перед тем как сесть в грузовики, направлявшиеся в польские концлагеря, некоторые матери сумели передать детей друзьям и соседям[83]. В передачах «Радио Рим» звучали нападки на лидеров союзников, Черчилля называли «несчастным клоуном» и «дьявольским толстяком-Мефистофелем с дурным характером» и коровьим лицом, Идена «почетным большевиком», а о Рузвельте говорили, что он правит Америкой «синагогами … и биржей». У англичанок, как утверждалось, «руки как у боксеров, грубая кожа и голоса, как скрипучая заезженная пластинка».

Бывшие фашисты теперь не прятались, а разгуливали по улицам в черных рубашках, с немецкими знаками отличия и свастиками на форме. Палаццо Браски, старый папский дворец с величественной лестницей, превратили в место для пыток. Все крупные отели были реквизированы. Велосипеды запретили, но изобретательные римляне приделывали к ним третье колесо и превращали их таким образом в коляски. Рим был городом без власти: серый, зашторенный, несчастный и голодный. Хлеб на ощупь был, как клей, на вид как грязь, а вкуса у него не было никакого.

Некоторых членов «Малого Трианона», ближайшего круга друзей Чиано, арестовали и поместили в тюрьму Реджина Чели. «Ох, сколько же их там!» – написала Габриэлла ди Робилант, имея в виду любовниц Чиано из числа аристократок. Вовремя предупрежденная Изабелла Колонна укрылась в испанском посольстве, но Вирджинию Аньелли, жену владельца «Фиата», из-за матери-американки поместили в Сан-Грегорио, бывшую католическую школу для детей из хороших семей, в одну комнату с принцессой Маргаретой Каэтани – издателем и коллекционером, принцессой по мужу, а на самом деле и вовсе американкой. Еду дамам приносили из ресторана. Принц Дориа переоделся в священника, а его жена и дочь выкрасили волосы в черный цвет и выдавали себя за прачек.

Антифашисты по глупости провели 45 дней правления Бадольо в наивном заблуждении, что Италия вот-вот выйдет из войны, и вновь ушли в тень. Многие спрятались в различных церковных заведениях: монастырях, приходских домах, духовных семинариях, колледжах, больницах, которые Ватикан веками содержал на своей, отдельной от Италии, территории. Привыкшие за долгие годы к подпольному существованию, они быстро адаптировались к новым условиям: отрастили бороды, надели шляпы и очки. И хотя немцы прекрасно понимали, что происходит, неприкосновенность Ватикана они по большей части уважали, и со временем все больше и больше бывших солдат, евреев, промышленников, аристократов и писателей проникали за его хорошо охраняемые стены.

В Базилике Святого Иоанна на Латеранском холме укрывшиеся там оппозиционеры проводили встречи в ризнице, а в подвале у них было спрятано радио. Аристократы Карандини смогли найти в Ватикане прибежище не только для всех членов семьи, но и для тридцати своих призовых коров и трех быков голштино-фризской породы, которых иначе немцы пустили бы на мясо.