Читать книгу - "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова"

class="text-author"> Анри Волохонский. «Кого кого куда куда…» [993] ;

 Начинается все, лишь тебе не дано начинаться,

 посмотреться тебе не дается в зерцало твое,

 и японец кричит харасе, и податливый Надсон

 рыбой по воду бьется, иская свое ё-моё,

 и акаций лаская рукой запоздало-шутливой,

 ты словаешь молча, говоряя глухие сказы,

 Бонифация стая покой обуздаловой сливой,

 словно шаеш свеча, на моря, и стихия слезы.

Давид Паташинский. «романс» [994].

В стихотворении Игоря Булатовского несколько раз повторяется деепричастие спустя, а затем спустив:

Спустя рукава,

стоят слова,

ветер надувает

праздные рукава,

время спустя,

стоят крестья-

нские, энские,

всё лето спустя,

всё лето спустив

на то, чем жив

тяжелеющий голос,

до нитки спустив

и став зерном,

стоящим в дверном

проёме, светом,

крупным зерном

света, на глазах

зревшего, в слезах,

зревшего корни света

в утонувших глазах,

ушедших ко дну

искать одну

последнюю каплю терпенья,

ко жемчужному дну.

Игорь Булатовский. «Спустя рукава» [995].

Сначала фразеологизм спустя рукава с фигуральным значением обоих компонентов содержится в авторской метафоре: условное действие приписывается словам. Затем происходит буквализация одного из компонентов: ветер надувает праздные [996]рукава. Если в первой строфе идиома спустя рукава является обстоятельством образа действия, то во второй – время спустя – сочетание становится обстоятельством времени, деепричастие в нем имеет значение ‘по прошествии’. В конце второй строфы слова всё лето спустя – это уже сочетание с другим значением деепричастия – ‘потеряв, утратив’ – благодаря местоимению всё. После этого появляется вариант деепричастия спустив, подтверждающее указание на утрату.

Иногда поэты образуют неожиданные деепричастия от общеупотребительных глаголов: мять, звенеть, свесить:

дождь нынешней ночью сыпал не уставая

волглыми лапами горло дороги мяя

что ты молчишь живая и неживая

голос твой легче лая

Давид Паташинский. «голосом что замечал живую…» [997] ;

Циклопов язык из одних согласных:

шипящих, сопящих, небных, губных,

гортанных, – меж древлезвонкопрекрасных

ему не затеряться. На них

восславить лепо сребро потока,

волос любимой нощную ткань,

пропеть про грустно и одиноко,

земли и неба звенея брань

и чаши с горьким питьем. А этим,

как око единым на голом лбу,

сродни изрыгать проклятья столетьям

и всей вселенной трубить судьбу.

Нет равных ему в наречиях дольних,

безгласному, – люди на нем молчат.

Заткнись и ты, мой болтливый дольник, —

язык циклопов суров и свят!

Максим Амелин. «Циклопов язык из одних согласных…» [998].

Да, сучёт – он не летает,

но совсем не потому, что,

не затем, что он не рыба,

а затем, что, ну, козёл.

<…>

Он, козел, сидит на ветке,

уши свеши ниже пола,

пол же свеша ниже светки,

потому что он мужской.

Он мужской производитель,

у него семья большая:

три сучотка и сучурка,

и от них сучата есть.

Владимир Строчков. «Снятие сучёта с куста и прочая пиета» [999].

Деепричастие мяя у Давида Паташинского образовано от инфинитива мять по аналогии с деепричастиями гуляя от гулять, зная от знать.

Деепричастием звенея Максим Амелин имплицировал переходность глагола звенеть.

Текст Владимира Строчкова с деепричастиями свеши и свеша – ответ Александру Левину на его стихотворение «Снятие сучёта», основанное на пересегментации канцеляризма снятие с учета, где Левин играет грамматическими формами. Возможно, на появление у Строчкова игрового деепричастия свеши повлияли деепричастия типа спавши и типа глядючи.

Вероятно, те же причины и, конечно, редукция конечных -а/-я вызвали появление деепричастий на -и в просторечии, элементы которого включены Евгением Клюевым в его цикл «Бестиарий»:

Брысь

Не пугайси, не журиси,

что над самой головой,

в страшной выси, страшной Брыси

совершается прыжок:

ей, поганой брысьей расе,

уделён такой удел —

в страшной выси притаяси,

жизнь святую прерывать!

Ей, поганой брысьей пасти,

всё дано (на то и – Брысь),

чтобы рвать тебя на части

и, мурлыча, кости грызть…

Брысь помешана на мясе

и на всяких потрохах —

человечиной кормяси,

Брысь не ведает стыда.

Стань смиренно на откосе,

над собой раскинь убрус

и всецело успокойси:

на убрус не прыгнет Брысь!

И увидишь: серебряси

изо всех Господних сил,

всходит солнце на убрусе

лучезарное твоё.

Евгений Клюев. «Брысь» / «Бестиарий» [1000].

В современной поэзии наблюдается очень заметная активизация деепричастий на -учи/-ючи и -ачи/-ячи. Краткие формы бывших причастий типа знаючи, ходячи (в русской огласовке, в отличие от церковнославянской знающи, ходящи) стали наречиями: Надо жить умеючи, / Надо жить играючи, / В общем надо, братцы, жить припеваючи (песня Черного кота из мультфильма «Голубой щенок»[1001]). Полные формы восточнославянского происхождения (горячий, лежачий) стали прилагательными в отличие от южнославянских по происхождению причастий горящий, лежащий и подобных.

В Академической грамматике написано так:

Дееприч. с суф. учи употребляются в художественной литературе при ориентации на народную речь и фольклор <…> В современной художественной и публицистической речи такие образования имеют стилистически сниженный характер (Русская грамматика 1980: 670–671).

Исследование, выполненное Л. Р. Абдулхаковой, показало ситуацию более подробно:

Об отсутствии стилистической маркированности форм на -учи и их равнозначности с деепричастиями других типов на этом этапе развития [в XVIII веке. – Л. З.] свидетельствует следующее:

образования с разными суффиксами (-учи и -а) могут выступать в близких контекстуальных условиях, что прослеживается в текстах как одного, так и разных авторов <…>.

вопреки рекомендациям, сформулированным М. В. Ломоносовым и ограничивающим образование деепричастий на -учи сферой низкого стиля, наибольшее количество и значительное разнообразие глаголов, от которых они образуются, отражено в поэтической речи <…>.

высокая степень употребительности форм на -учи свойственна сочинениям, относящимся к высокому и среднему стилям, и в меньшей степени – к низкому (например, басням) (Абдулхакова 2007: 26).

Особенно часто деепричастия на -учи/-ючи встречаются у Евгения Клюева: болеючи, ускользаючи, исчезаючи, огибаючи, лишаючи, украшаючи, собираючи, наползаючи, сожалеючи, забываючи, поджидаючи, растопляючи, меняючи, наполняючи, гадаючи, поспешаючи, глотаючи, отрясаючи, дёргаючи, выползаючи, размышляючи, стираючи, источаючи, ублажаючи, обращаючись, ухмыляючись, касаючись, спасаючись, собираючись, надеючись, восхищаючись, обжираючись, издеваючись, озираючись, сверзаючись, наслаждаючись, поднимаючись, подчиняючись.

Примечательно, что Клюев превращает даже слово будучи из глагольной связки в полноценный экзистенциальный глагол:

Ночь была как зона бедствия:

в развороченном дворе