Читать книгу - "Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич"

всего лишь тут прописана. И прав у тебя на квартиру нет никаких.

— Но послушай, мы же с тобой договорились продать и разделить деньги. Это справедливо.

— Да, еще недавно это было справедливо, а сейчас уже нет.

— Что же такое произошло? — Я вдруг ощутила растерянность.

— А ты не знаешь?

— Нет. Я была в Москве.

— Тогда подожди минутку. — Эрик встал и быстрым шагом вышел из кухни. Вернулся он, скорее, даже раньше чем через минуту. Впрочем, по часам я не проверял, да и значение это не имело никакого.

Он положил газету передо мной.

— Читай!

Я стала читать. Это была статья Миркина, причем, статья преогромная, на всю полосу. Называлась она: «Пустота или по итогам театрального сезона». Изложу содержание предельно сжато.

Автор писал, что, несмотря на свой высокий статус, областной драматический театр занимает ничтожную нишу в культурной жизни региона. Это происходит по причине того, что в его стенах так и не воцарилось его величество искусство. Театр не говорит со зрителями, потому что ему нечего сказать. Далее шло разбирательство отдельных спектаклей, причем, по мнению автора, все они были неудачными. Одни больше, другие меньше, но не было ни одной постановки, которая заслуживала бы похвалу.

Затем шел разбор творческого почерка главного режиссера, то есть, Эрика Неронова. Я читала и при этом представляла, с каким чувством это делал мой бывший гражданский муж. И прекрасно понимала, что он при этом испытывал. Если совсем кратко, то ни в одной постановке нет искры таланта, все очень традиционно и откровенно скучно. «Режиссура — это разговор постановщика с Богом через материал спектакля, его способ сообщить миру о том, что он думает о Нем. А если этого общения не возникает, если даже нет намека на него, все становится никчемным». Думаю, на этом можно обзор стать завершить, все предельно понятно.

Эта статья меня удивила и даже огорчила. Я согласна, что наш театр так и не нашел своего языка, Эрик действительно далеко не самый выдающийся режиссер. И все же мне показалось, что Миркин сгустил краски. Да, все плохо, но не настолько плохо. Не понимаю, зачем ему вообще понадобилось писать такую разгромную статью?

— Прочитала? — спросил Эрик, когда я подняла головку от газеты.

— Да.

— Что скажешь? — Но Эрик не стал ждать моего ответа. — Ты понимаешь, что этот твой еврей наш уничтожил. Пригвоздил к позорному столбу, не оставил камня на камне.

— Эрик, причем тут его национальность?

— Да, при всем! — завопил мой бывший гражданский муж. — Что можно ждать хорошего от еврея, они же нас за людей не считают.

Этот пассаж меня несколько удивил. До этого момента я ни разу не слышала от Эрика антисемитских выпадов. Да и странно было бы услышать, ведь его бабушка была еврейкой. У нас с ним был период, когда наши дела не клеились, и он не знал, что ему дальше делать. Эрик даже предложил эмигрировать в Израиль, и мы начали собирать документы, хотя лично у меня нет ни грамма еврейской крови. Но затем его назначили главрежем, и он тут же забыл о своих планах покинуть страну.

— Скажи, я тебя просил не общаться с этим Миркиным? — продолжал вопить Эрик.

— Просил, — подтвердила я.

— Но ты наплевала на мою просьбу. Более того, назло мне демонстративно ходила к нему.

— Я просто ходила, — попыталась я возразить.

— Просто ходила! — Это теперь уже прошипела Аглая. — А тебе известно, что Эрика вызывают в департамент культуры. Нам сказали, что после этой статьи, там будет решаться вопрос о том, останется ли Эрик на своем посту?

— Очень сожалею, но в целом в статье все верно, — сказала я.

Я заметила, что хотя Эрик ничего в этот момент не пил, он поперхнулся.

— Вот что, дорогая моя, — растягивая буквы в словах, медленно произнес Эрик. — Я хотел продать квартиру и разделить деньги. Но после этой статьи я не стану этого делать. Мы будем здесь жить с Аглаей; на днях я ее пропишу. А вот ты выпишешься. И завтра же подашь заявление на уход из театра. Даю тебе неделю на поиск нового жилья. Не сыщешь, твоя проблема, пойдешь на улицу или пусть тебя приютит твой любимый Миркин. Я же сменю замки и не стану тебя пускать. Так и знай. Я консультировался с адвокатом, как собственник, я имею на это право.

60

Хотя мне очень хотелось отдохнуть, к тому же у меня разболелась голова, оставаться в квартире в кампании Эрика и Аглаи было невмоготу. Я вышла из дома. Маршрут был один — надо срочно навестить Миркина и поговорить с ним. Я не понимала, зачем он написал такую беспощадную статью, примерно то же самое можно было сказать более мягко или сдержано.

Хотя у меня был ключ, я решила позвонить. Хозяин квартиры открыл мне почти сразу.

— Марта! Вы приехали. Рад вас видеть.

Я что-то пробормотала в ответ. Миркин посмотрел на меня и как-то загадочно улыбнулся. Хотя, возможно, загадочность его улыбки, как и загадочность улыбки Джоконды, была не более, чем игра воображения.

— Пройдете? — спросил Миркин.

— Конечно.

Я прошествовала в кухню и сразу же заглянула в холодильник. К моему облегчению, хотя он не ломился от продуктов, но и не был пуст, я обнаружила там и сыр, и колбасу, и сосиски, и даже кефир.

— Это Ренат принес, — пояснил Яков Миронович.

— Сейчас сворю суп, — объявила я о своих намерениях. Направляюсь сюда, я зашла в супермаркет и купила все для этого необходимое.

— Можно не делать, дорогая Марта, я не голодаю.

— А дело не в том, чтобы не голодать, дело в том, чтобы хорошо питаться. Особенно в вашем возрасте.

Пока я занималась разделкой курицы, то думала, как начать этот щекотливый разговор. Миркину легко, написал статью — и больше нет никаких забот, а для меня она имеет печальные последствия.

Суп варился на плите, я же села рядом с Миркиным.

— Дорогая, Марта, вы мне еще ничего не рассказали о своем путешествии, — произнес он.

— Яков Миронович, я вам расскажу о том, что было со мной в Москве, но сначала хочу поговорить о другом.

— О статье?

Я с уважением посмотрела на него — как он все верно считывает.

— Да, о статье, — подтвердила я.

— Вас смутил в ней тон?

Опять он попал в точку.

— Яков Миронович, объясните, почему вы написали так резко. Вы же камень на камне не оставили от нашего театра. Эрик, то есть главный режиссер в бешенстве.

— Да, я понимаю, —