Читать книгу - "Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев"

под живую музыку — рок-н-ролл, который исполняла какая-то группа, чуть ли не «Машина времени»[9]. В дальнейшем подобных концертов не было: Брежнев все больше болел[10], и Суслов на пару с Черненко прибрали власть к рукам со всеми вытекающими последствиями, в том числе покончив с рок-н-роллом в цековских стенах раз и навсегда.

Этот человек в футляре (о нем так и вспоминали знавшие его лично) чем-то неуловимо напоминал Аракчеева с его любовью к порядку и воинскому строю: все должно быть по формуле, утвержденной в ЦК и подкрепленной соответствующей цитатой из классиков. Сказано вам: человек произошел от обезьяны. Отставить вольнодумство! Равняйсь — смирно!

Как-то раз через много лет, не то в Тае, не то на Гоа, в местечке у водопада, где живут дикие обезьяны, столкнулся с мартышкой. Она сидела под деревом, внимательно за мною наблюдая, и… дрочила задней лапой. Не помню, пришли ли мне в голову какие-либо аналогии, зато моя спутница презрительно буркнула:

— Все вы, мужики, козлы и хамы!

У нее, окончившей торговый техникум, сомнений в теории Дарвина не было, а вот я колебался. Мне было сложно представить, как такое сложное существо, как человек, может эволюционировать из примата, из этой бесстыдницы-мартышки, и наличия противопоставленного большого пальца недостаточно, чтобы изменить целый мир. Впрочем, ответ Церкви о «венце божьего творения» меня не устраивал в равной степени, ибо что же это за венец такой, что тысячелетиями мучает и уничтожает миллионы себе подобных?

У многих в СССР зрели и вопросы, и сомнения, и раздражение от начетничества. Страна-победитель, страна, покорившая космос, на моих глазах превращалась в Зазеркалье, наполненное не смыслами, а символами — гротескными, кафкианскими. Что сделали «суслики», чтобы убогий хрусталь не превратился в символ богатства; чтобы принятие Продовольственной программы приводило к изобилию, а не к введению талонов на сливочное масло; чтобы отрицание бога с помощью «Мелодий и ритмов зарубежной эстрады» в ночь пасхального крестного хода не приобретало гротескные черты подмены символа веры Манифестом Коммунистической партии?

Да и была ли вера в утопию, о которой без устали твердили большевики?[11] В этом вопросе официальная пропаганда добилась обратного: все уяснили, что есть символы, в которые верить не нужно, но поклоняться им необходимо. Патриотизм советского человека — это «давайте по телевизору парад посмотрим», а идейность — «давайте выпьем за Первомай». В итоге возникла удивительная форма коллективного сознания — презрение к общественной морали, скрытое у обывателя и открыто исповедуемое миром криминальным[12].

Как вам комсомольский рок-н-ролл в митрополичьих палатах в исполнении сотрудников ЦК ВЛКСМ? Думаете, гротеск, злая шутка? Тогда давайте перенесемся в ростовский Кремль образца семидесятых-восьмидесятых годов, в котором Гайдай снимал «Ивана Васильевича».

Вопреки расхожему мнению, заслуги комсомола в его реконструкции были равны нулю, если не сказать больше: обещанных школы и библиотеки город не дождался, и тем не менее ЦК ВЛКСМ отхватил-таки себе этот лакомый кусок. Видимо, основную роль сыграл патронаж комсомольским «Спутником» маршрутов «Золотого кольца», в котором Ростов Великий стал одним из бриллиантов. А сама гостиница, козырно расположенная в митрополичьих палатах, ответработникам ЦК ВЛКСМ весьма приглянулась, невзирая на некую идеологическую двусмысленность. Но в 1967 году Суслов, который через десять лет с радостью отправит молодежь в пешее (лыжное) неэротическое путешествие на Северный полюс, в силу еще не вошел, а потому возражать не стал, закрыв глаза на медвежьи шкуры в люксах и реки медовухи, текущие по устам лидеров передового отряда партии.

Обычная фотография из 80-х никого бы тогда не удивила. Мы даже не понимали происходящего абсурда. На этом фото под сотню студентов-иностранцев, которые три дня подряд зачитывали свои доклады в рамках Ленинских чтений. Три дня… сто докладов… о В. И. Ленине! Как у всех мозги только не вскипели? Кстати, иностранцам понравилось. Загадка (фото из архива Н. Чувичкиной)

А самим молодежным вожакам, умудрявшимся с высокой трибуны сообщать, что они спят в обнимку с «Комсомолкой» или «многое вынесли из этих стен», имея в виду знаменитое здание на Маросейке, к двусмысленности было не привыкать, ибо даже зарплату с командировочными получали в храме Николы в Кленниках, где располагалась бухгалтерия ЦК ВЛКСМ. Единственным фиговым листком стало само название, потому как комплекс допетровских зданий на озере Неро никаким кремлем не являлся. Но не говорить же борцам за идеологическую чистоту: поехали на выходные к митрополиту? И наоборот, «поехали в Кремль» звучало мощно, по-государственному. А при чужих можно было сказать: поехали в молодежный международный (с намеком на элитарность) лагерь «Спутник».

Не отправлять же своих коллег по ЦК в дремучие леса Вологодчины в Ферапонтов монастырь, где туристическая инфраструктура являла собой печальное зрелище?[13] В Ростове же все было живенько и атмосферно, включая ресторан в бывшей трапезной и лавки с сундуками в номерах, а также вечерние дискотеки с рок-н-роллом под древними сводами при ярко включенном свете. Довелось лично наблюдать это безобразие — угнетающе скучное. А вот почувствовать себя Жоржем Милославским было прикольно.

Тот самый Ферапонтов монастырь, студенты на экскурсии (фото из личного архива Н. Чувичкиной)

Человек — существо с невероятной приспосабливаемостью к внешним раздражителям (вспомним вопросы к старику Дарвину). Ответ советского — в смысле гражданства, а не придуманного Федором Бурлацким образа — человека сводился к простым формулам: будь ты хоть поэтом, изволь быть трудоустроен; следи за языком, но можешь ругать советскую власть в курилках и на кухне; заливай рефлексию «Слезой комсомолки»[14]; тащи в дом все, что не приколочено; толпой и батьку бить легче; семья и друзья всегда помогут. Вот в это верили свято!

В начале нулевых встретился в Вене с человеком, сбежавшим из СССР накануне ГКЧП.

— Устал от Австрии, домой хочу. Здесь от местной воды волосы выпадают и ногти слоятся. И люди не те, малахольные, без огонька.

— Да что же ты дома, в Москве, будешь делать?

— Не знаю. А стоит ли гадать? Приеду — друзья помогут.

Я сперва хмыкнул скептически, потом задумался. На меня от этого простого ответа дыхнуло таким ностальжи, такой верой в утерянное, давно забытое и выброшенное, как использованная салфетка! Этот потерявшийся во времени, уже постаревший и облысевший мужик все еще верил в идеалы своей юности, в то коллективное бессознательное, что мы создавали в противовес «сусликам». Они тоже твердили о силе коллектива, вот только наше и их понимание товарищества кардинально отличалось: им нужно было управляемое стадо, как их