Читать книгу - "Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев"

Ок, выдержал, ай, молодца! С чего бы мне оправдываться? Разве я пишу исповедь с целью извиниться за батон тонкой докторской колбасы, которую приносил отец с работы? Наоборот, я пишу обо всем, что было в молодости, с сарказмом там, где пишу про кремлевские дары, ибо выглядели они убого, — и с иронией там, где просто рассказываю о своей жизни, ибо я готов ее вспоминать лишь с улыбкой. Никакого покаяния: «не лучше ли… быть приличным человеком» — мое кредо, как завещал нам Владимир Высоцкий.

И другая история Кости, в которой я по его просьбе убрал некоторые имена и географические привязки, это мое утверждение лишь подтверждает:

«В начале девяностых на Рублевке снимался фильм, действие которого происходит в одном из дачных поселков. Выбрали одну из стоящих в ряд трех дач, подаренных в свое время Сталиным академикам-атомщикам, — дом с историей, который арендовали за приличные деньги.

В разгар съемок неожиданно заявился сын хозяйки лет двадцати. Походил с брезгливым видом. Уселся в гостиной, где мы готовились снять очередную сцену.

Гостиная, как ты понимаешь, огромная, с полагающимися камином и картинами по стенам, среди которых — обязательный Айвазовский и прочие подлинники совсем не Васей Пупкиных. Сцену нужно было снять с помощью кран-стрелки. То есть камера не на штативе, а на специальном приспособлении парой метров в длину, что позволяло чуть подняться или подвигаться из стороны в сторону.

Оператор забирается на кран, его начинают поднимать. И вдруг этот гаденыш заявляет:

— Заденете хоть чуток стены или картины — вам хана!

Малость оторопев, мы, как ты догадываешься, предложили во избежание подобного казуса картины эти на время съемки снять. Этот молокосос расплывается в паскудной улыбке и запрещает:

— Нет, нельзя.

Я вскипел моментально. Просто помню, что в мгновение, плюнув на все обязательные ужасающие последствия, рванулся, чтобы дать ему в харю. Слава богу, наш директор перехватил меня и вытолкал взашей, поручив раздобыть телевизор-плейбэк взамен вышедшего из строя.

Я отправился на поиски по поселку, где набрел на дом сына академика Сахарова. Познакомились, выпили, договорились насчет телевизора.

Вскоре к нам присоединился внук Брежнева, сосед и закадычный друг хозяина дома, предложивший, в свою очередь, и свой телевизор, если первый не подойдет.

Я сидел с ними и офигевал: мало того, что дед одного гонял сына другого, а они дружат, невзирая на прошлое, так еще и оказались вполне свойскими мужиками, без чванства и готовыми помочь.

В это время вся группа в дичайшем напряжении снимала пару-тройку часов нужную сцену. А этот малолетка так и не сдвинулся с места. Сидел, наблюдал, не переставая улыбаться.

Закончили! Выдохнули! Не тут-то было! Этот паскудник заявляет, что режиссер и оператор должны остаться с ним выпить, иначе дальнейших съемок ни завтра, ни в другие дни не будет! И взрослые именитые дядьки были вынуждены остаться и пить с ним, чтобы в процессе услышать: с вами можно и посидеть, но не с остальной съемочной группой. Вы — элита, они — челядь!

К чему я это все, Толя? К тому, что у этого гаденыша стартовая площадка была не чета твоей, в разы похлеще, а вырос совершеннейший ублюдок и гондон. И таких историй тьма, не мне тебе говорить».

Что тут скажешь, Советский Союз, громогласно трубивший про социальное равенство, порождал такую гремучую смесь типажей, что и Шекспиру не снилось. Очень странная это была страна — планета СССР.

Планета СССР

Я родился и почти тридцать лет прожил в Советском Союзе. Я не застал полет Гагарина и не видел ликующих улиц наших городов, но четверть века я жил с ощущением гордости за свою родину и в уверенности, что живу в лучшей стране на свете. Потом, при Горбачеве, все посыпалось. Сперва участились катастрофы, и в народе зашептали про генсека: «меченый»; следом взбесившаяся от вседозволенности армия отрицания прошлого, как назвал журналистский пул один из его участников, начала наполнять наш комфортный информационный вакуум грязными помоями. И большинство повелось, не осознавая последствий, — плюс превратился в минус, стремительно, всего за пару лет. Вместо созидательной работы, вместо серьезных реформ, способных вытолкнуть СССР на новый виток, получили очернение всего и вся, старт разграбления страны и предательство элит, разложивших изнутри партию, народы и весь Союз.

В 1978 году в СССР прибыла с визитом советолог с мировым именем Элен Каррер Д’Анкосс, элегантная шарман, истинная парижанка и француженка во всем, хоть и урожденная Зурабишвили. Она приехала к нам в гости и поразила тем, что с удовольствием лопала гречку[7]. Еще большее удивление вызвали ее слова:

— Я уверена, что Союз через десять лет распадется!

Мы дружно посмеялись: страна только что приняла новую Конституцию и готовилась к Олимпиаде — локомотив СССР гордо несся вперед, и ничто не предвещало беды. Правильно гласит русская пословица: в своем глазу бревна не увидать.

Еще она позабавила нас своим наблюдением:

— У вас в магазинах шаром покати. А придешь в гости — столы ломятся от еды. Как так?

Как, как — вот так. Все крутились, кто как может, и жили неплохо, очень пьяно, дружно и весело, с уверенностью в завтрашнем дне, в достойной жизни пенсионера, в предсказуемых обстоятельствах — в уютном мещанском мирке с его мелкими радостями и бедами, с засоренными идеологическими штампами мозгами («советский человек — это звучит гордо»), в повседневной беготне «чтоб все было, как у людей» — унизительной, если разобраться. Кто-то устраивал личный достаток, забивая квартиры как символом достатка коврами, хрусталем и ненужными книгами, которые годами пылились на полках. Кто-то двигал науку и прогресс человечества, используя возможности государства сосредоточивать на нужном направлении серьезные силы и средства. По крайней мере, так объяснял мне мой дед, сыгравший не последнюю роль в создании ТУ-144 и ТУ-154 (закрытая Ленинская премия 1980 года).

Вражьи голоса источали свой яд, пытаясь «открыть нам глаза». Большинству — не без оснований — монотонный бубнеж из радиоприемника под скрипы глушилок казался происками империалистов. Куда больше в озлоблении народа, в его отвращении от клятых коммуняк наделала антиалкогольная кампания Лигачева, превратившая спокойных людей в озверевшую толпу у входа в винный магазин.

Сегодня я далек от обожествления «совка». Да-да, я использую это презрительное название, потому что отчетливо вижу коренные недостатки, глубинные противоречия и порою звериную сущность социалистической системы. Я верю ныне в частную собственность, мощный потенциал рыночной экономики и преимущества ссудного капитала. Да что там говорить —