Читать книгу - "Земля ковбоев. Настоящая история Дикого Запада - Кристофер Ноултон"

занял пост секретаря-казначея (одна из трех высших должностей) компании U. S. Steel, которая в свое время являлась крупнейшей корпорацией в Америке. Таким образом, Тримбл добился серьезных успехов после юношеской оплошности, причинившей ему немало неприятностей.

Однако не все отцы — или тести — проявляли такое понимание. Возьмем, например, маркиза де Мореса. Когда он покидал Медору осенью 1886 г. накануне Большого падежа, все его предприятие находилось под угрозой. Об этом знал он сам, знали остальные, однако маркиз категорически отрицал это. В редакционной статье в газете The Bismarck Tribune утверждалось: «Маркиз де Морес уехал в Нью-Йорк и собирается посетить Францию до возвращения в Медору в феврале. Он отрицает все сообщения о финансовых проблемах. У него стабильный доход от недвижимого имущества, которое не может быть обременено. Финансовые затруднения абсолютно невозможны»[387]. Если эти публичные опровержения были частью кампании по улучшению имиджа маркиза, то они потерпели фиаско. Спустя несколько недель газета New York Tribune сообщила о полученной из Парижа телеграмме, в которой говорилось, что между де Моресом и его тестем Луи фон Хоффманом произошла ссора. Утверждалось, что финансист отказался от поддержки всех западных предприятий своего зятя[388]. В отличие от заметки в The Bismarck Tribune, это оказалось правдой.

Скотобойня в Медоре так никогда и не возобновила работу. Предприятие по производству вагонов-рефрижераторов было продано, бизнес по перевозке дилижансами также был свернут. Заброшенное гигантское здание скотобойни с деревянным каркасом простояло до 1907 г., пока пожар не уничтожил его дотла. В общественном парке на окраине Медоры до сих пор стоит высокая труба из желтого кирпича — своего рода памятник финансовым сумасбродствам той эпохи.

В статье, посвященной де Моресу, говорилось, что его имущество «не может быть обременено»; это, очевидно, означало, что его отец, герцог де Валломброза, несомненно, разгневанный огромными финансовыми потерями, обратился в суд с требованием передать оставшееся имущество сына под надзор доверительного управляющего. По словам Дональда Дрездена, биографа де Мореса, между ними начались «юридические схватки из-за денег в коммерческих сделках»[389]. Эти сделки почти наверняка касались разорившегося скотоводческого хозяйства маркиза в Медоре, которое обошлось его отцу примерно в 250 000 долларов[390]. Де Морес, у которого тогда внезапно проявился антисемитизм, настаивал на том, что стал жертвой «еврейского заговора»; он также утверждал, что торговцами мясом в Чикаго управляют евреи.

В общей сложности де Морес потерял более миллиона долларов (23,9 млн в современных деньгах), причем 250 000 ушло только на строительство скотобойни. Неизвестно, какая часть этих средств принадлежала его семье, а какая — Луи фон Хоффману. Денежные проблемы де Мореса усугублялись слухами о том, что его жена несчастна: в заметке в газете New York Tribune сообщалось, что она даже подала на развод. Должно быть, супруги уладили свои разногласия, потому что следующие несколько месяцев они провели, охотясь на тигров на Востоке — пешком в Индии и на слонах в Непале. Мортон Фрюэн встретил супружескую чету во время деловой поездки и сообщил, что в охоте было задействовано свыше 80 слонов. И муж, и жена добыли тигров: она застрелила трех, а на его счету было целых четыре.

В интервью, данном незадолго до отъезда на эту охоту, де Морес почти признал свои ошибки: «Мне необходимо зарабатывать деньги, поскольку я не могу допустить, чтобы мой дом пал. К сожалению, на протяжении пятисот лет мы были солдатами. Трудно изменить старые инстинкты этого сословия. Я глубоко переживаю по поводу этих финансовых потерь, виню себя за то, что считал себя сильнее и лучше других, однако стоит набраться терпения! У каждой дороги есть поворот. Человек без устремлений ни на что не годен. В жизни должна быть цель, и каждый раз более высокая, чем уже достигнутая. Мне 28 лет. Я силен как конь. Я хочу играть свою настоящую роль. Я готов начать все сначала»[391].

Роль, которую он сыграет дальше, заставит его отца сделать следующий шаг и публично отречься от него.

16. Падение Шайенна

Схлопывание экономического пузыря — один из самых жестоких, действующих без разбора разрушителей богатства при капитализме. В годы, последовавшие за Большим падежом, финансовые трудности окончательно подорвали основу скотоводства на открытых пастбищах. Цены на говядину продолжали падать, поскольку крупные хозяйства пытались сократить размер своих стад, забивая все больше скота, что лишь приводило к избытку говядины на рынке в Чикаго и дальнейшему снижению цен. Дадли Снайдер из Джорджтауна (штат Техас) так охарактеризовал ситуацию, выступая перед специальным комитетом сената: «Не думаю, что когда-либо видел, как бизнес, процветающий так, как скотоводческий до 1884‒1885 гг., так же быстро и стремительно обрушился бы, не оставив совершенно никакой надежды»[392]. Ему вторила газета Rocky Mountain Husbandman: «С пастбищным скотоводством покончено, оно разрушено, уничтожено»[393]. Вина за это возлагалась на «ненасытную жадность» скотоводов.

По мере того как богатые инвесторы отказывались их поддерживать, крупные ранчо исчезали одно за другим. «Крупные хозяйства рухнули, — писал Джон Клей. — У мелких же шансов было не больше, чем у мухи, попавшей в патоку»[394]. Несомненно, в восточных и британских финансовых кругах инвесторы критиковали задним числом собственные решения, недоумевая, как они могли быть настолько глупы, чтобы вложить огромные средства в какой-то товарный бизнес! Хуже того, они доверились 25-летним неопытным управляющим.

Последствия от разорения множества ранчо и потери крупных состояний не заставили себя ждать. Число членов в некогда всемогущей Ассоциации скотоводов Вайоминга сократилось с 416 членов в 1886 г. до 68 в 1890 г.[395] Посыпались письма о выходе из организации. «Я обнаружил, что прошлой зимой почти весь мой скот погиб, и я думаю выйти из ассоциации»[396], — писал один из ее членов.

Потеря членских взносов означала проблемы с оплатой услуг детективов и инспекторов скотопригонных дворов. В ответ на ухудшение экономических условий скотоводы разработали новый закон — Закон о мэвериках — и провели его через законодательное собрание штата Вайоминг, не особо задумываясь о последствиях. Напечатанный в виде небольшой синей брошюры карманного формата закон быстро приобрел дурную славу, а его конституционность оспаривалась. Новый закон предписывал собирать всех мэвериков, обнаруженных при сборах скота и в другое время, и передавать их в WSGA; деньги от их продажи должны были идти на оплату крайне необходимых инспекторов, которые следили за соблюдением нормативных требований на скотопригонных дворах и выявляли признаки заболеваний животных. Кроме того, в законе оговаривалось, что ковбои, работающие на крупных ранчо, не могут