Читать книгу - "Земля ковбоев. Настоящая история Дикого Запада - Кристофер Ноултон"

владеть собственным скотом, в противном случае им грозило увольнение. Хотя владельцы крупных скотоводческих хозяйств рассматривали этот закон как логичную схему повышения доходов, призванную помочь отрасли, он немедленно привел к неожиданным последствиям, перекрыв честолюбивым ковбоям уже привычный путь к лучшей доле. Джон Рольф Берроуз в своей книге «Хранители пастбищ», посвященной истории WSGA, пишет: «…ковбои и другие люди, желающие утвердиться в скотоводческом бизнесе, почувствовали, что их переехал законодательный паровой каток, запущенный в интересах крупных хозяйств»[397].

Возникли и другие проблемы. Все американские законы о земле были написаны законодателями из восточных штатов, не имеющими представления о скотоводстве и его огромных потребностях в земле. Считалось, что небольших участков площадью от 80 до 640 акров (примерно от 32 до 259 га) вполне достаточно среднему американскому поселенцу для создания прибыльного хозяйства[398]. И это, возможно, было справедливо для Востока, но только не для засушливого Запада. В течение многих лет скотоводы использовали в своих интересах Закон о гомстедах и Закон о пустынных землях. Стремясь собрать более крупные территории, на которые они имели бы реальное право собственности, владельцы ранчо поощряли работающих у них ковбоев подавать заявки на участки в соответствии с этими законами, а затем выкупали их по тайным соглашениям. Однако эта тактика была полезна лишь отчасти, поскольку ковбоев у них работало не так уж много, а к концу 1880-х гг. вырос поток поселенцев. Долгие годы скотоводы с ужасом наблюдали за тем, как у них отбирают лучшие пастбищные земли — небольшими участками по 160 акров.

Заработную плату ковбоям урезали еще до Большого падежа. Теперь же стремительно исчезали их рабочие места. Суровые экономические реалии продемонстрировали людям недостатки выбранной профессии. Ковбой мог говорить о ковбойском кодексе чести, о сплоченной команде товарищей-ковбоев, о присущей его профессии смелости, независимости и суровости, но, когда наступали тяжелые времена, он превращался в трагическую фигуру — по крайней мере, по сегодняшним меркам. Он редко мог заниматься своим делом более семи лет, и его тяжелая работа всегда была сопряжена с риском подорвать здоровье в результате травмы или болезни. Имея мало возможностей получить более высокооплачиваемую работу, бывший ковбой в конце концов мог оказаться сломленным и больше не способным работать человеком и теперь зависел от милости владельца ранчо; в таком случае он восхвалял своего благодетеля как самого прекрасного человека, которого когда-либо встречал, — в этом заключалась определенная доля горькой иронии.

Ковбой Рубен Маллинз, ставший впоследствии дантистом, вспоминал в своих мемуарах под названием «Держаться в седле» разговор с управляющим на ранчо в тот день 1889 г., когда решил уйти из ковбоев. «Я сказал: „Любой молодой парень, который будет гонять коров долгие годы, ненормален. Я шесть лет проработал в таких хозяйствах и сыт этим по горло, поэтому я увольняюсь. В работе с коровами нечего ждать чего-то интересного, кроме ежемесячной зарплаты и возможности ездить на хороших лошадях. Возможно, в весьма отдаленном будущем мне и удалось бы стать бригадиром, но это едва ли, потому что скотоводческий бизнес катится под откос, ему недолго осталось, так зачем ждать полного краха?“»[399]. Управляющий не стал спорить или пытаться отговорить его, а пожелал всего хорошего.

В конце 1880-х гг. на любом из путей, который мог бы выбрать для себя честолюбивый ковбой, его ждали серьезные препятствия. Когда расцвет скотоводства на открытых пастбищах закончился, у него оставалось всего три реальных варианта. Он мог стать мясником, однако множество мясников из маленьких городков практически потеряли работу из-за появления мясоперерабатывающих предприятий с их монополистической политикой, повсеместной продажей разделанного мяса, а с начала XX в. — и торговлей замороженным мясом (на основе технологий, впервые разработанных русскими). Он мог бы заняться прокатом лошадей и конных экипажей, но автомобили вскоре уничтожили и этот бизнес. Оставалось стать фермером — однако именно над фермерами он насмехался на протяжении всей своей лихой жизни ковбоя. «Я рассмотрел свою прошлую ковбойскую жизнь со всех сторон, — рассказывал погонщик Ф. М. Полк, — и пришел к выводу, что все, что я приобрел, — это опыт, превратить его в деньги я не могу, поэтому я подумал, что с меня хватит, и принял решение вернуться домой, жениться и заняться сельским хозяйством»[400].

Именно так рассуждал и Тедди Блю после помолвки с Мэри, дочерью Грэнвилла Стюарта. Как и у большинства его собратьев-ковбоев, денег у него не было: «До помолвки я не скопил ни дайма{132} и не обзавелся скотом в Монтане. Я всегда спускал деньги так же быстро, как получал, а то и намного быстрее, но теперь решил заработать достаточно, чтобы начать жизнь и построить собственный славный домик»[401]. В своих дневниках он призывал себя меньше тратить и больше экономить. Сначала он устроился толкать вагонетку в угольной шахте — работа, которую он ненавидел. Затем работал ночным сторожем на мельнице и рассыльным на железной дороге. Уволился и попробовал перевозить дрова, однако упавшее на ногу бревно уложило его в постель на десять дней. В конце концов он смирился с неизбежностью и занялся сельским хозяйством — тем самым делом, от которого бежал в детстве. Тедди Блю начал подыскивать ферму для аренды. Он по-прежнему добровольно участвовал в ежегодных сборах скота, но, по его признанию, «отныне уже не был прежним ковбоем»[402].

Мэри сама сшила себе свадебное платье — из красного бархата, купленного в Хелене. В один прекрасный день она, Тедди Блю, дочки Андерсонов и еще один сосед отправились в повозке в город Алпайн, чтобы мировой судья зарегистрировал ее брак с суженым.

Крупные скотоводы предприняли две последние попытки возродить дни былой славы. В 1887 г. они попытались создать гигантский скотоводческий трест. Идея не была оригинальной: в 1880-е гг. появились тресты, занимающиеся мясом, виски, табаком, медью, железными дорогами, сталью и нефтью. О крупном, хорошо зарекомендовавшем себя тресте Standard Oil, основанном Джоном Рокфеллером, к этому времени знали уже все. Даже сахарные компании, такие как Sugar Refineries Генри Осборна Хэвемайера (впоследствии American Sugar Refining Company), в 1887 г. делали нечто подобное, реагируя на избыток производственных мощностей и сокращение прибыли. В основе инициативы по созданию скотоводческого треста лежала идея, что он позволит крупным владельцам ранчо отобрать контроль над ценообразованием у чикагских мясоперерабатывающих предприятий. Скотоводы надеялись создать своего рода торговый картель по образу и подобию рокфеллеровского треста: даже документы готовились по образцу Standard Oil.

Сама по себе идея была здравой — и пока еще вполне легальной, поскольку антитрестовский закон Шермана будет принят только в 1890 г. Однако ее