Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

всех мужчин, женщин и детей Франции. Из них около 10 тыс. человек, по-видимому, умерли в заключении. Без учета гражданской войны в Вандее во время Террора было убито не менее 30 тыс. человек. Только каждый шестой из жертв, приговоренных к смертной казни по официальным приговорам, был дворянином или представителем духовенства. На долю представителей среднего класса приходилось еще 25 %, но подавляющее большинство составляли, по словам Дойла, «простые люди, оказавшиеся в трагических обстоятельствах не по своей воле». Последние составляли еще больший процент среди тех, кто был убит при менее официальных обстоятельствах.

В период между созывом Генеральных штатов в 1789 г. и свержением Наполеоном Директории десять лет спустя более 40 % всех ведущих революционеров погибли насильственной смертью (см. табл. 4.3). Более трети из них были гильотинированы по приказу революционного режима. Восемь человек покончили жизнь самоубийством либо после задержания властями, либо во время бегства. Один из них, Луи-Мишель Лепелетье, был убит роялистом в парижском кафе. Другой, Жан-Поль Марат, был убит Шарлоттой Кордэ во время купания. Помимо тех, кто погиб насильственной смертью, почти пятая часть всех революционных лидеров также была убита.

Поскольку почти все погибшие насильственной смертью также были сначала заключены в тюрьму, можно сделать вывод, что почти 70 % всех арестованных были впоследствии казнены. Помимо погибших и заключенных, каждый восьмой из всех лидеров либо покинул страну, либо скрывался, чтобы избежать поимки и заключения. Разумеется, многие из тех, кто был заключен в тюрьму, также пытались (безуспешно) скрыться от властей. Лишь четверти всех революционных лидеров удалось избежать казни, тюрьмы, укрытия или ссылки. Большинство из них либо скрупулезно выполняли административные задачи, не вступая в конфликт с одной или несколькими революционными фракциями, либо ловко меняли свою верность при перемене политических ветров.

Робеспьер был прямо или косвенно виновен в гибели большинства революционных лидеров. Одной из его жертв стал Камиль Десмулен, редактор газеты Le Vieux Cordelier, опубликовавший статью, осуждающую насилие, поддерживаемое государством:

«Вы хотите уничтожить всех своих врагов с помощью гильотины! Была ли когда-нибудь такая большая глупость? Можете ли вы заставить хоть одного человека погибнуть на эшафоте, не сделав при этом десять врагов для себя из его семьи или его друзей… Я думаю совсем иначе, чем те, кто говорит вам, что террор должен оставаться в порядке вещей».

Через 15 дней, 4 января 1794 г., Робеспьер объявил газету Le Vieux Cordelier еретической и заявил, что все ее экземпляры должны быть уничтожены. Десмулен ответил на это: «Хорошо сказано, Робеспьер, но я отвечаю, как Руссо: сжечь — не значит ответить». Поскольку Десмулен и его союзник Дантон продолжали публично выступать против власти Робеспьера как угрозы республиканской свободе, Робеспьер стал рассматривать их как политических врагов. Однако прежде чем расправиться с ними, он считал, что должен сначала избавиться от тех, кто мог бы повести парижский народ на улицы. 24 марта Жак-Рене Эбер, редактор газеты Le Père Duchesne, и девятнадцать его уличных единомышленников отправились на гильотину. Хотя в своей газете он комично описывал, что идет на эшафот, чтобы «удержать горячую руку», «заглянуть в республиканское окно» и быть «обритым национальной бритвой», он закричал от страха, когда до него дошла очередь. Менее чем через две недели, 5 апреля 1794 г., Дантон и Десмулен последовали за Эбером на гильотину. Хотя Десмулена пришлось тащить на эшафот, Дантон бесстрастно молчал, говоря палачу: «Не забудьте показать мою голову народу. Это стоит того, чтобы потрудиться». Пятью месяцами ранее, 31 октября 1793 г., жирондисты пели «Марсельезу», когда их везли на казнь. Во время вынесения приговора многие из них кричали «Да здравствует Республика!», а один из них, Шарль Валазе, покончил жизнь самоубийством, ударив себя ножом в сердце. Хотя он был уже совершенно мертв, гильотина отсекла его голову от трупа вместе с остальными. К этому времени казни проводились настолько бесцеремонно, что в среднем каждый из двадцати одного жирондиста был уничтожен менее чем за две минуты. Когда шесть дней спустя был казнен Филипп Эгалите, герцог Орлеанский, он, как сообщается, сказал, что теперь сожалеет о своей роли в падении короля. Однако, по другим данным, он с сардонизмом сказал: «Действительно… это похоже на шутку». Мари-Жанна Ролан хотела защитить мужа в Конвенте, когда было отдано распоряжение арестовать его, но сама была арестована. Через два дня после него она была отправлена на эшафот. Проходя мимо статуи Свободы на площади Революции, она громко воскликнула: «О Свобода! Сколько преступлений совершено во имя твое!»

1 августа 1794 г. закон 22 Prairial был отменен, и число казней резко сократилось. Одним из немногих был гильотинирован Жан-Батист Каррье, который устраивал ночные оргии с заключенными в тюрьму женщинами и руководил кровавой расправой над тысячами людей в провинциальном городе Нанте. За эти бесчинства он был с позором отозван в Париж в феврале 1794 года. Однако в Революционный трибунал он попал только 23 ноября. Протестуя против того, что он лишь выполнял приказы, он был отправлен на эшафот 16 декабря.

Гильотина была не только одним из самых долговечных образов, созданных Французской революцией, но и неотъемлемой частью революционной политической культуры. Каждая казнь представляла собой публичный спектакль, в котором революция уничтожала одного из тех, кто не отвечал строгим требованиям революционной добродетели и потому утратил право на существование. Эгалитарные характеристики этого спектакля усиливали простое, даже жесткое соотношение между революционным народом как судьей и палачом, с одной стороны, и осужденным как человеком, который должен был быть полностью и навсегда изгнан из общества, с другой.

То, как приговоренные оправдывались перед судьбой, публично отмечалось и запоминалось как одно из самых показательных событий в их политической карьере. Соответственно, большинство революционных лидеров вели себя так, чтобы афармировать спектакль, в котором они сами участвовали. Они, безусловно, считали, что не должны умирать, но при этом стоически шли на эшафот, подтверждая свою веру и преданность делу.

Личная честность в эти последние мгновения жизни была единственным способом проявить свою личную добродетель, но, как это ни парадоксально, ее проявление также подтверждало, что революционная добродетель является надлежащим критерием, по которому их следует оценивать.

Одной из наиболее ярких характеристик Французской революции является ее настойчивое утверждение, что предательство народа является самым тяжким преступлением, которое может совершить человек. Предать народ — значит отчуждиться от него в силу эгоистических амбиций, алчности или, как в случае с Каррье, моральной нечистоты, извращающей участие человека в раскрытии (а значит, и в срыве реализации) общей воли. Преступники должны быть уничтожены, поскольку они были и могли быть только