Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

Война — это всегда первое желание могущественного правительства, которое хочет стать еще более могущественным… Именно на войне исполнительная власть проявляет самую страшную энергию и осуществляет своего рода диктатуру, которая может только пугать наши зарождающиеся свободы; именно на войне народ забывает те принципы, которые имеют самое непосредственное отношение к гражданским и политическим правам, и думает только о событиях за границей, отвращает свое внимание от своих политических представителей и своих судей и вместо этого возлагает все свои интересы и все свои надежды на своих генералов и своих министров…

Именно во время войны привычка к пассивному повиновению и слишком естественное увлечение успешными полководцами превращают солдат нации в солдат короля или его генералов. Таким образом, вожди армий становятся вершителями судеб своей страны и меняют баланс сил в пользу той группировки, которую они решили поддержать. Если это Цезари или Кромвели, то они сами захватывают власть.

В случае войны Законодательное собрание должно, прежде всего, подчинить своей воле короля и очистить армию от противников революции. Если бы это было сделано, то собрание смогло бы руководить военными действиями. 2 января 1792 г. Робеспьер также прозорливо предсказал, что страны, «освобожденные» французскими войсками, будут возмущены их оккупацией:

Самая экстравагантная идея, которая может родиться в голове политика, — считать, что достаточно войти в чужой народ силой оружия, чтобы заставить его принять свои законы и свою Конституцию. Никто не любит вооруженных миссионеров, и первый совет, который дает природа и благоразумие, — отвергнуть их как врагов.

Затем он добавил, что «декларация прав — это не луч солнца, который падает на всех в один и тот же момент».

Хотя в основе его прогноза, вероятно, лежал прагматический анализ экономического бремени, которое военная оккупация могла бы наложить на иностранное население, позиция Робеспьера вполне соответствовала стремлению Руссо к маленькому государству, в котором было бы возможно прямое участие в политической жизни. Граждане оккупированных стран, таких как Бельгия или Пьемонт, были не только физически удалены от Парижа, но и сформированы другой культурой. 2 января 1792 г. Робеспьер отметил, что корона сама хотела войны, и утверждал, что одного этого факта достаточно, чтобы оправдать сопротивление. Далее он стал связывать поддержку войны жирондистами с роялистскими симпатиями, хотя жирондисты имели совсем другие мотивы, чем корона. Таким образом, его оппозиция войне сочетала в себе оппортунизм (использование возможности связать жирондистов с короной), проницательный политический анализ (предсказание того, что иностранное население не будет приветствовать оккупацию французами) и идеологическую последовательность (ограничение масштабов революции французской нацией, имеющей общую культуру и политические принципы).

5 ноября 1792 г. Робеспьер выступил с аналогичной речью перед Национальным конвентом, в которой он выступил против наказания тех, кто возглавил восстание 10 августа. С одной стороны, Робеспьер утверждал, что низложение короля стало фактом, которому Национальное собрание обязано своей легитимностью. Преследование руководителей восстания, таким образом, подорвало бы авторитет законодательного органа и одновременно укрепило бы позиции роялистов, добивавшихся возвращения короля на трон. С другой стороны, низложение короля путем прямого действия народа, пусть и несовершенного как выражение всеобщей воли, все же было предпочтительнее законодательного акта. Непризнание этого акта парижского народа лишь отвратило бы революцию от ее идеологической миссии.

Пожалуй, самое яркое идеологическое противоречие в революционной карьере Робеспьера возникло несколько месяцев спустя во время суда над королем. Хотя жирондисты, как и все остальные депутаты, считали короля виновным в преступлениях против революции, они не хотели отправлять Людовика XVI на эшафот. Надеясь, что французский народ окажется более снисходительным, чем депутаты в Национальном конвенте жирондисты предложили провести общенациональный референдум, чтобы народ мог выразить свою волю по поводу того, следует ли казнить короля. По словам Жерома Петиона: «Ни отдельный человек, ни меньшинство не могут отклониться от общего волеизъявления, иначе не будет общества». Хотя референдум несколько противоречил их общей позиции, согласно которой Конвент был компетентен и должным образом уполномочен интерпретировать и проводить в жизнь «Общую волю», он представлял собой гораздо более серьезную проблему для монтаньяров, для которых прямое политическое действие (в данном случае референдум) являлось главным принципом. Хотя Фабр д'Эглантин неоднократно утверждал, что сам Руссо считал, что «Общая воля» никогда не может быть достоверно выявлена в первичных собраниях (где и должен был проводиться референдум), голосование депутатов в Национальном конвенте было явно неполноценной альтернативой. В ответ Робеспьер заявил, что народ уже обнародовал Генеральную волю во время штурма Тюильри 10 августа, в результате которого король был низложен, и дальнейшие консультации с ним не требуются. В итоге Робеспьер и монтаньяры одержали верх, но решение было обусловлено опасениями умеренных депутатов, включая некоторых жирондистов, что референдум даст возможность роялистам и непокорному духовенству воспользоваться этой возможностью.

Робеспьер и террор

5 февраля 1794 г. Робеспьер произнес, возможно, самую важную свою речь. В обращении к Национальному конвенту под названием «О принципах общественной морали» он утверждал, что террор и добродетель неразрывно связаны:

Если главная движущая сила народного правительства в мирное время — добродетель, то главная движущая сила народного правительства в революцию — добродетель и террор: добродетель, без которой террор губителен; террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как быстрое, суровое, неумолимое правосудие; он есть, следовательно, эманация добродетели; он есть не столько особый принцип, сколько следствие общего принципа демократии, примененного к самым насущным нуждам родины.

Ранее, 28 августа 1792 г., Робеспьер заявлял: «Народное правосудие должно носить достойный его характер; оно должно быть внушительным, стремительным и грозным», но при этом он проводил резкую грань между народом, который по природе своей добродетелен, но нуждается в правильном воспитании, и его врагами, которые находятся за гранью дозволенного:

Первая максима вашей политики должна заключаться в том, чтобы направлять народ с помощью разума, а врагов народа — с помощью террора… Разбейте врагов свободы террором, и вы будете оправданы как основатели республики. Правительство революции — это деспотизм свободы против тирании.

Главной проблемой революции было постоянное присутствие тех, кто не обладал добродетелью. В некоторых случаях это был явный отказ подчиниться общей воле, но в большинстве случаев это были либо роялисты, либо непокорные служители церкви. К этому времени они были либо загнаны в подполье, либо покинули Францию. Другие, не обладавшие добродетелью, поддерживали революцию, но были лично коррумпированы. Революционный режим предоставлял множество возможностей для мошенничества, поскольку военные контракты, конфискация и распределение дворянской и церковной собственности, продажа