Читать книгу - "«Господь! Прости Советскому Союзу!» Поэма Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы»: Опыт чтения - Роман Лейбов"

частушке: «Тында, БАМ, Беркатит – голубые дали, / Мы такую магистраль на хую видали» (О БАМе см. в V гл. СПС, с. 369–371). Этот очевидный исторический смысл осложнен и снижен контекстом: в роли лазурных далей здесь выступает эстрадно-спортивный «шик-модерн».

Коммунальные квартиры воспринимались в хрущевскую эпоху как тяжелое наследие сталинского правления. Уже 31 июля 1957 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «О развитии жилищного строительства в СССР», положившее начало ликвидации бараков и коммуналок. Их были призваны вытеснить новые пятиэтажные «хрущевки», обеспечившие СССР в 1960-е гг. первое место «по количеству строящейся жилой площади на тысячу человек», а также 9—12—16-этажные дома (Парфенов 2015: 219). Слово «халупа» в этом градостроительном контексте напоминает об одном из самых нелепых произведений советского вокального искусства, пионерской песне И. Дунаевского на стихи В. Шмидтгофа «Эх, хорошо!» [131] из кинофильма «Концерт Бетховена» (1936, реж. Владимир Шмидтгоф и Михаил Гавронский), приведем ее последний куплет:

Эх, хорошо в стране советской жить!

Эх, хорошо страной любимым быть!

Эх, хорошо стране полезным быть,

Красный галстук с гордостью носить!

Вместо старых куриных избушек

Мы настроим садов-городов.

Через тысячу лет

Будет жить наш привет:

«Будь готов!»

«Будь готов!»

«Будь готов!»[63]

(Антология советской детской песни: 43

176

Летка-енка ты мой, Евтушенко! / Лонжюмо ты мое, Лонжюмо! / Уберите же Ленина с денег,

В комментируемой строфе автор продолжает сводить счеты с двумя, пожалуй, самыми популярными советскими поэтами оттепели, которые, как правило, и воспринимались в паре, – Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским.

Фамилия Евтушенко названа прямо, что оправдано в первом из комментируемых стихов метко и издевательски подчеркнутым фонетическим сходством этой украинской фамилии с еще одним экзотически и «красиво» звучащим названием – финского танца «Летка-енка» (фин. letkajenkka, вариация народного танца jenkka; название происходит от глагола letkahdella – «качаться», «покачиваться»), являвшегося к тому же первой западной мелодией, «распространение которой» в СССР «не возбраняется и даже поощряется» (Парфенов 2009: 112). По-видимому, К. сопоставляет с леткой-енкой и саму поэзию Евтушенко и ее восприятие восторженными слушателями-шестидесятниками. Как известно, станцевать коллективную, ритмичную и примитивную (ее танцуют даже в детских садах) летку-енку очень легко: желающие проделать это становятся друг другу в затылок цепочкой, кладут руки стоящему впереди на поясницу и «гусеницей» движутся по залу, подхватывая всех желающих (два раза нога влево, два раза нога вправо, прыжок вперед, прыжок назад, три прыжка вперед). Музыку для этого танца в начале 1960-х гг. написал финский композитор Рауно Лехтинен, переработавший мелодию jenkka; эта «фольклорность» сыграла не последнюю роль в популярности и дозволенности танца в Советском Союзе (Парфенов 2009: 112). В 1965 г. немецкий композитор Роберто Дельгадо представил мелодию этого танца в собственной обработке. В СССР летка-енка приобрела широчайшую популярность после того, как написанная в ритме этого танца оригинальная песня Г. Подэльского [132] прозвучала по телевидению на новогоднем «Голубом огоньке» в 1966 г. (ее спел эстонский вокалист Кальмер Тенносаар). Слова к песне Подэльского написал Д. Иванов, ее исполняли потом, в частности, Эдуард Хиль и эстонский певец-баритон Георг Отс):

Как-то ночью по пустой дороге

Грустный со свидания я шел опять.

Верьте – не верьте, почему-то ноги

Сами стали этот танец танцевать.

Снова к милой привела дорожка,

Снова оказался у ее дверей,

Стукнул в окошко, подождал немножко,

Слушай, дорогая, выходи скорей!

Припев:

Раз, два, туфли надень-ка,

Как тебе не стыдно спать!

Славная, милая, смешная «Йенька»

Нас приглашает танцевать.

Раз, два, туфли надень-ка,

Как тебе не стыдно спать!

Славная, милая, смешная «Йенька»

Нас приглашает танцевать.

Ученики вечерней школы входят в класс, танцуя летку-енку, в комедийном четырехсерийном телевизионном фильме 1972–1973 гг. «Большая перемена» (реж. А. Коренев)

На мелодию Лехтинена в СССР также написал слова поэт М. Пляцковский: получилась детская песенка [133], исполнявшаяся Т. Миансаровой: «Прыг-скок! / Утром на лужок – / Прыг-скок! / Выскочил сверчок».

Второй из комментируемых стихов отсылает к экзотично, не «по-русски» звучащему заглавию поэмы не названного во фрагменте Вознесенского «Лонжюмо» (1962–1963). Заглавие это было дано по имени небольшого французского города, в котором в 1911 г. жил Ленин и где тогда же функционировала руководимая им Партийная школа РСДРП. Посвящением «<с>лушателям школы Ленина в Лонжюмо» сопровождалась поэма Вознесенского, воспевавшая «вождя мирового пролетариата» и воспринятая многими читателями (особенно младшими) как сервильный, конъюнктурный текст. Сама форма второго из комментируемых стихов восходит к рефрену ст-ния «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» (1924) того самого С. Есенина, к которому было обращено и «письмо» Евтушенко (нужно отметить, что Есенин был «открыт» и прочитан в эпоху оттепели заново). Ср. в ст-нии К. 1986 года:

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

Потому что я с Севера, что ли,

По афганскому минному полю

Я ползу с вещмешком на спине…

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

<…>

Там я в клубе играл на баяне.

Там Есенин на белой стене…

(Кибиров 1994: 74–75)

Нужно заметить, что как раз Вознесенский и особенно Евтушенко (хотя, разумеется, не только они) с их манерой модно, «по-западному» одеваться и постоянными зарубежными гастролями в качестве полпредов советской поэзии воспринимались в эпоху оттепели коммунистическими ортодоксами как агенты зарубежного влияния в СССР. Такое отношение весьма наглядно проявилось во время скандально известной встречи Н. С. Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле 7 марта 1963 г. Взбешенный генеральный секретарь перебивал выступавших деятелей искусств и даже помешал Вознесенскому прочитать еще одно его стихотворение о Ленине («В Шушенском»). Воспоминания об этом см.: Вознесенский 1998: 77–89, Ромм: 142.

Евгений Евтушенко (слева) и Андрей Вознесенский. Фото А. Гаранина

В третьем из комментируемых стихов цитируется призыв из очередного «смелого» ст-ния Вознесенского 1967 г.:

Я не знаю, как это сделать,

Но, товарищи из ЦК,

уберите Ленина с денег,

так цена его высока!

Понимаю, что деньги – мерка

человеческого труда.

Но, товарищи, сколько мерзкого

прилипает к ним иногда…

Я видал, как подлец мусолил

по Владимиру Ильичу.

Пальцы ползали малосольные

по лицу его, по лицу!

В гастрономовской бакалейной

он ревел, от водки пунцов:

«Дорогуша, подай за Ленина

два поллитра и огурцов».

Ленин – самое чистое деянье,

он не должен быть замутнен.

Уберите Ленина с денег,

он – для сердца и для знамен!

(Вознесенский 2015, 2: 319)

Как и в случае с «Письмом к Есенину» Евтушенко (ср.