Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

результате массированного анжуйского вторжения. В конце манускрипта, оставшегося незавершенным, после описания мирной кончины святого говорится: "В год Господа нашего 1326, в 25-й день месяца февраля — первый день Великого поста — великолепный дон Франческо Вентимилья (сын и наследник Альдоино), граф Джерачи, который всю свою жизнь был предан вышеупомянутому Беато Гульельмо из-за чистоты его жизни, действуя так же из великой чести и благоговения, как и от имени многих священников и мирян, и особенно в честь Святой Марии, отправился с преданностью в церковь Сан-Мария-де-Парту, взяв с собой (останки) Гульельмо…" (текст обрывается)[497].

Отсюда ясно, что великий граф был главной движущей силой в создании культа Гульельмо, лично проведя его погребение в главной церкви Кастельбуоно (сохранившейся до наших дней, хоть и в сильно перестроенном виде). А если учесть, что в жизнеописании большое внимание уделяется чуду Гульельмо с зернохранилищами, то становится ясно, что одной из целей культа было развеять опасения по поводу нехватки зерна, продолжавшейся в регионе с 1323 года и позднее. Голод не только изгнал людей с земли, но и серьезно подорвал экономическое положение самого Франческо Вентимилья. Франческо долгое время был одним из самых процветающих и способных землевладельцев королевства и регулярно реинвестировал не менее десятой части своих доходов обратно в свои земли (хлопководство, виноградарство и мукомольное производство), но ко времени канонизации Гульельмо доходы от сельского хозяйства семьи Вентимилья сильно сократились и, согласно сохранившимся записям, составляли едва ли три четверти его ежегодных расходов[498]. Фактически сам факт появления нового культа указывает на масштабы голода, поскольку в тексте жизнеописания говорится об огромной толпе голодающих, собравшейся у скита отшельников.

Поскольку в 1326 году королевство все еще находилось под действием вновь наложенного интердикта, канонизация Гульельмо была скорее народной, чем официальной. Никто из священнослужителей не присутствовал на шествии с мощами и установлении культа, но для преобладающего антиклерикализма в королевстве, и особенности в сельской его части, показательно и то, что сам новый святой не был членом церковной иерархии. Ни в одном месте жизнеописания Гульельмо не имеется ни малейшего намека на его контакт с какими-либо церковными деятелями. Он во всех отношениях стал народным святым, соответствующим специфике общества, в котором он жил, человеком неясного происхождения, одиноким искателем Бога, презирающим грех, но не сотрудничающим ни с кем из церковников, ревностным аскетом, враждебно и подозрительно относящимся к этому миру и всем, кто в нем живет, хотя постепенно, благодаря терпеливым действиям божественной благодати, примирившимся хотя бы с жалостью к грешным беднякам, которые его окружали. В духовном мире Гульельмо и в культе его почитания, он одинокой фигурой, недоступной для любого священнодействия, возвышается на фоне опустошенного ландшафта. Его спасение, говорится в жизнеописании, полностью зависело от благодати, которая, в свою очередь, полностью зависела от перемен в его сердце, то есть от его перехода от неистового отшельника, который ударами и проклятиями выгнал несчастных рабов из их убежища, к опечаленному, но сострадательному народному проповеднику, который призывал к духовной реформе среди бедных и безграничному милосердию к ним, и который, наконец, смог заступиться даже за отчаявшуюся искусительницу и страдающую роженицу. Нет никаких свидетельств того, что его культ распространился за пределы графства Джерачи. Тем не менее, жизнь и посмертное почитание Гульельмо своеобразно олицетворяет пламенное, глубокое и проблематичное благочестие его времени.

Евангелические идеи и народный антиклерикализм были не единственными проблемами, с которыми сталкивался церковный истеблишмент. Экономический кризис поразил церкви и монастыри Сицилии, несмотря на поддержку со стороны короны и необычайное оживление в годы после заключения мира. Есть основания полагать, что сам успех духовенства в восстановлении своих владений и привилегий способствовал бедам нахлынувшим после 1313 года, поскольку многие монастыри и церкви, стремясь извлечь выгоду из восстановления своего богатства и власти, слишком активно инвестировали средства в недвижимость и торговлю и, как следствие, их ресурсы оказались в состоянии перенапряжения, когда экономика начала переживать спад. Хуже того, большая часть их инвестиций была сделана на заемные средства, а церковное имущество и земли использовались в качестве залога, и таким образом, когда экономика пошла на спад, церкви с большой долговой нагрузкой потеряли не только свои инвестиции, но и значительную часть недавно восстановленного достояния. Самым ярким примером стала соборная церковь Агридженто. После долгих усилий по возвращению своих обширных земельных владений в Валь-ди-Мазара, центре производства зерновых, церковь Агридженто несколько лет получала большие доходы, но по мере того, как экспорт сокращался, а крестьяне и сельские рабочие переселялись в два восточных валли, эти доходы таяли. Инвестиции Церкви были почти полностью направлены на выращивание зерновых и винограда, поскольку в этой части королевства до XV века было мало возможностей для добычи полезных ископаемых или производства, и, следовательно, крах ее богатства, основанного на зерне, означал болезненный удар по ее общей жизнеспособности. Продолжающаяся борьба с агрессивными баронами после неурожайных 1311–1313 годов, таким образом, является скорее следствием, чем причиной этого упадка. Поскольку бароны-землевладельцы пострадали не меньше, чем Церковь, единственной альтернативой разорению для них был силовой захват новых земель. Так, Джованни Кьяромонте захватил церковные земли на холме под названием "Mosarius" под тем простым предлогом, что они ему необходимы для выживания, хотя позже он предложил епископу взамен свой casalis, после того как прелат обратился за помощью в Авиньон[499]. Церковь становилась все более зависимой от займов, чтобы покрывать текущие расходы своих сохранившихся владений и самих прелатов. Когда кредит заканчивался, епископ был вынужден продавать имущество. К 1329 году скатывание церкви Агридженто к неплатежеспособности стало необратимым. В ответ на это местный барон Уголино Лабро привлек бандитов и отобрал "различные угодья и земельные участки, мельницу, 170 сальм зерна, несколько лошадей, принадлежавших епископу, инкрустированную жемчугом епископскую митру, его серебряный и золотой посох, различные кольца, одеяния и амуницию, а также несколько книг по гражданскому и церковному праву". Уголино все еще владел этими вещами два года спустя, в 1331 году, и нет никаких свидетельств того, что они когда-либо были возвращены[500]. Два года спустя доходы церкви Агридженто опустилось настолько низко, что епископ был вынужден продать "все мирские права, доходы и поступления главной церкви Агридженто за два года" местному нотариусу за наличные деньги в размере 600.00.00[501].

Возможно, это был наихудший случай, но аналогичные проблемы возникли и у других крупных церквей и монастырей. Архиепископство Палермо, которое начало занимать деньги для инвестиционных проектов, как только высохли чернила на договоре заключенном в Кальтабеллотте, к 1320-м годам стало неплатежеспособным[502]. Церковная собственность, использовавшаяся в качестве залога для обеспечения займов, также была потеряна вместе с инвестициями[503]. Многие из захватов церковных земель после 1313 года, вероятно, были вызваны просроченными кредитами и среди их последствий было разорение оспариваемых земель, домов и мельниц, а также постепенный упадок главных церквей из-за нехватки средств на их содержание[504]. Собор