Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

против королевства, а ресурсы острова и так были напряжены до предела. Поэтому Парламент изменил курс и приказал арестовать спиритуалов и без промедления депортировать их в Тунис, где ал-Лихьяни уже согласился принять их с миром при условии, что они воздержатся от проповедей[468].

Специфика этого уведомления представляет большой интерес. Во-первых, примечательна хронология событий. Это решение последовало сразу за обнародованием буллы Gloriosam ecclesiam, но к началу сессии Парламента уже были заключены соглашения с правителем Туниса о предоставлении монахам убежища. Очевидно, Парламент всерьез воспринял подразумеваемую угрозу карательного крестового похода, поскольку за прошедшие месяцы было достаточно времени для подготовки сил вторжения, а сезон мореплавания вступал в свой разгар. Не успел Парламент принять решение, как в Авиньон отправилось срочное посольство, чтобы сообщить об этом понтифику. Иоанн XXII приветствовал эту новость и вознаградил сицилийцев, приказав отвести анжуйских рейдеров, которые уже больше года нападали на северное побережье острова[469]. Во-вторых, монахи, отправленные в Тунис, разместились на одном корабле — териде (terida). Это были далеко не самые крупные корабли ходившие по Средиземному морю, большинство галер и коггов были значительно больше. Используемые в основном для сопровождения галер и коггов в дальних плаваниях, а также для прибрежных перевозок или рыболовства, средние териды в XIV веке вмещали от тридцати до сорока человек, а длительность плавания, например, из Мессины в Тунис, могла достигать недели. Если учесть численность экипажа и предположить, что часть корабля была загружена товарами для торговли, то маловероятно, что все монахи, которых, согласно источникам, к 1317 году было не менее пятидесяти, подверглись депортации. Скорее всего, на корабле находились те, кто сам захотел перебраться в Северную Африку, а многие другие остались на Сицилии — либо для того, чтобы скрываться, либо для того, чтобы открыто продолжать свою проповедническую деятельность.

После того как сицилийцы хотя бы формально показали, что выполняют предписание Иоанна XXII, их отношения с Авиньоном ненадолго улучшились. Но это вряд ли мог надолго успокоить Папу, поэтому Парламент внезапно объявил о своем желании разрешить вопрос о калабрийских замках и согласился передать крепости в руки Церкви до тех пор, пока не будет достигнуто окончательное примирение с Неаполем. В обмен на двойной компромисс Иоанн XXII предоставил отсрочку в выплате ценза Святому Престолу, который к тому времени составлял значительную сумму[470].

Большинство спиритуалов нашли убежище в Тунисе, но несколько человек перебрались в Неаполь, где королева Санча приняла их под свою опеку и где они, возможно, встретили в Анконе своих собратьев по евангелическому движению[471]. Однако немалое число монахов осталось на Сицилии, скрываясь под новыми одеждами и полагаясь в своей безопасности на покровительство местного духовенства и населения. В частности, убежищем для спиритуалов послужили такие монастыри, как Санта-Мария-Неморис-Клауза, близ Патерно, и Сан-Плачидо-ди-Калонеро-Веккьо, в Скалетта-Дзанклеа[472]. Скалетта-Дзанклеа, хотя и находилась недалеко от побережья, была хорошо защищена от внешнего нападения. К замку XIII века, расположенному прямо под Монте-Поверелло, одной из самых высоких точек горной цепи Пелоритани, можно было подойти, да и сейчас можно подойти, только по единственной узкой дороге, которая тянулась вверх от побережья в точке, находящейся примерно в пятнадцати километрах от Мессины. Патерно, расположенный в двадцати километрах к северо-западу от Катании у основания горы Этна, был еще более укрепленным местом, занимая обширный выступ под замком XIII века постройки, с которой просматривается вся долина реки Симето. Любой, кто приближался к городу, мог быть немедленно замечен, что оставляло более чем достаточно времени для того, чтобы спрятать всех евангелистов в подготовленных укрытиях или за пределами города.

Другие монастыри были построены специально для укрытия евангелистов. Например, монастырь Санта-Мария-дель-Боско-ди-Калатамауро был заселен группой евангелистов еще в 1308 году. Епископ Бертольдо из Агридженто 22 июня 1309 года освятил там церковь. После буллы Gloriosam ecclesiam и приказа об изгнании в 1317 году эта церковь стала главным убежищем для оставшихся спиритуалов и фактически получила еще большую поддержку Бертольдо, который возвел церковь в статус приората (по бенедиктинскому уставу) и назначил одного из первых тосканских беженцев, Джованни Кастеллуччо, ее первым приором[473]. Народная поддержка монастыря Санта-Мария-дель-Боско-ди-Калатамауро была очень широкой, а королевский magister rationalise, Маттео Склафани, по сообщениям, был в числе самых щедрых его покровителей[474]. Среди евангелистов, нашедших там убежище, было, судя по именам, немало сицилийцев, что позволяет предположить, что монахам удалось обратить в свою веру по крайней мере некоторых из своих покровителей[475].

Из этих монастырей евангелисты продолжали проповедовать в сельской местности свою радикальную реформу, а несколько смельчаков по-прежнему появлялись на улицы крупных городов и подбивали большие толпы на жизнь в бедности. Весть об их деятельности до Авиньона дошла не сразу. В 1321 году Иоанн XXII напомнил, что сицилийцы все еще укрывают спиритуалов "и других, кто называет себя запятнанным именем бегинов". На этот раз по поводу изгнания не было предпринято никаких новых уловок, поскольку возобновление войны с Робертом Неаполитанским и продление Иоанном XXII интердикта (из-за конфискации Федериго церковных земель, чтобы оплатить новые военные расходы) сделало дальнейшее притворство бессмысленным и поэтому королевство открыто повторило свое предложение убежища спиритуалам и всем другим недовольным Церковью религиозным группам[476]. Многие монахи покинули убежища и удвоили свои проповеднические усилия в городах, некоторые из которых теперь находились в совершенно отчаянном положении. В Кастроджованни, Катании, Корлеоне, Палермо, Шакке и Трапани повсюду валялись тела голодных нищих и окровавленных жертв междоусобиц.

Ненависть к духовенству и страх перед апокалиптическими предзнаменованиями росли. Одним из наиболее показательных явлений стало повсеместное возобновление древнего народного обычая под названием ripitu, который появился уже в 1309 году и регулярно повторялся после 1322 года, как способ оплакивания мертвых, чьи тела скапливались на улицах. Несмотря на интердикт, священники могли совершать погребения, но толпа больше не желала их присутствия и, похоже, рассматривала их участие как зло, которого следует всячески избегать. Массовые погребения, и индивидуальные похороны стали поводом для апокалиптических шествий, возглавляемых женщинами-плакальщицами (reputatrices), которые организовывали и руководили процессом. Толпы людей заполняли площади и улицы, били в барабаны, звонили в колокола, размахивали крестами, били себя в грудь и безутешно рыдали — оплакивая не только смерть погребаемых, но и саму безнадежность жизни, когда мужчины и женщины должны явиться на Божий суд, не имея даже достойного духовенства, которое могло бы направить и поддержать их. Это отнюдь не было явлением исключительно свойственным низшим классам. Например, во время особенно длинной и страстной серии церемоний ripitu в Палермо, в 1336 году, улицы заполнили такие большие толпы состоявшие из городской элиты, купцов и рабочих, что муниципалитету пришлось просить помощи у короля, чтобы разогнать народ и убедить местное духовенство преодолеть народные недовольство против них и предпринять хоть какие-то меры для восстановления порядка:

Когда в городе умирают люди, будь то магнаты, буржуа или простолюдины, городское духовенство