Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

1963 года Ф. Абрамов уже гостит в родных краях Александра Яшина, на Вологодчине. Едва ли не первым письмо в поддержку нового произведения прислал Ф. Абрамову и тогдашний студент Литинститута прозаик Василий Белов…

То, что топтала и высмеивала официальная критика, брали на духовное вооружение самые передовые и талантливые силы литературы, не имевшие возможности высказаться в печати. К тому же новые требования к себе осознавались уже не только как собственное литературное открытие, но и как общезначимая эстетическая установка лучшей части «деревенской» прозы. Рядом были А. Яшин, В. Тендряков, Г. Троепольский, С. Залыгин, Б. Можаев, В. Солоухин, В. Шукшин…

Имея в виду очерк «Вокруг да около» и «Вологодскую свадьбу» А. Яшина, Ф. Абрамов писал: «Произведения эти, разные по письму, по содержанию, были продиктованы одним чувством — привлечь внимание к трудным и острым проблемам деревни. Ни малейшего лака. Ни малейшей подсветки. Честный и откровенный разговор о реальной жизни…» Все это во многом и определило принципы художественного изображения, а отчасти и проблематику второй книги тетралогии — «Две зимы и три лета».

Роман несбывшихся надежд

Над завершением и отделкой произведения Абрамов, можно сказать, не разгибая спины, работал с конца 1965-го до половины 1966 года. Подгоняли договорные сроки — с журналом «Звезда» и издательством «Советский писатель». «У меня все по-старому: стол и порча бумаги, — сообщал Ф. Абрамов Ю. Буртину 16 ноября 1965 года. — Роман вчерне написан — это верно, но работа над ним по существу начинается. Растем помаленьку или глупеем, но хочется переписать все заново. Ну а как твоя диссертейшен?»

Время было давящее, муторное. Все откровенней заново набирал силы вспугнутый было сталинизм. В идеологии и культуре повсюду, где можно, закручивали гайки. Жить и дышать становилось труднее. В Москве готовилась «проба сил», призванная затвердить откровенный поворот в духовной жизни страны, — готовился первый в послесталинскую эпоху «открытый» политический процесс по «делу» А. Синявского и Ю. Даниэля, осмелившихся переправлять и публиковать свои произведения за границей. А идеологические фанфары уже брали пробные ноты, возвещавшие о постепенном приближении к тому историческому моменту, который составляет отныне смысл жизни и главное счастье для всего населения, — к юбилею пятидесятилетия Октября. Устрашающими судебными зрелищами и парадными декорациями принялись отгораживаться от реальностей народной жизни…

В обществе шла борьба против возврата к прошлому. Люди с обостренной совестью и отвагой духа, пользуясь случаем, выражали свое несогласие с происходившим открыто. Особенно, если обстоятельства складывались так, что промолчать, по их мнению, было бы бесчестно. Так в Москве, в стенах Института мировой литературы им. А. М. Горького, поступил Ю. Г. Буртин.

В декабре 1965 года на официальном ученом заседании, посвященном предзащитному обсуждению его готовой кандидатской диссертации по проблемам поэзии, Ю. Буртин в лучших академических традициях среди других выразил признательность и критику и литературоведу А. Д. Синявскому, который уже третий месяц находился в тюрьме. До ареста А. Д. Синявский был сотрудником этого института. Так что испуг многих высокопоставленных коллег был двойной. Расхваленную было диссертацию Ю. Буртина немедленно сняли с защиты. Защита так никогда и не состоялась.

«Дорогой Юра! — писал по этому поводу 11 февраля 1966 года Ю. Г. Буртину Ф. А. Абрамов. — Вот уж, действительно, некому тебя бить. Ну зачем ты еще влез в эту кашу? Перед защитой диссертации! Неужели ты не знал, чем это все кончится?

А впрочем, я восхищаюсь рыжим Дон Кихотом. Надо, надо упражнять свою порядочность и честность. И я уверен — все это когда-нибудь окупится. Да и нельзя жить в разладе со своей совестью. Подленькая компромиссность и умение жить — они, видно, не для тебя».

Несладко приходилось и самому Абрамову. «Живем неважно, — сообщал он Ю. Буртину 21 марта 1966 года. — На днях Обком зарубил мой новый рассказ — вынули из верстки четвертого номера „Звезды“, а еще раньше, на обл. партконференции, раскатали мои рассказы, те, что были в „Звезде“. За мелкотравчатость, за копание на задворках жизни. Вот так». «Ужасно хочется на свежий воздух из историч [еской] колыбели», — вздыхал Абрамов в другом письме (11 февраля 1966 г.).

Но в столице было немногим лучше, чем в Ленинграде. «Роман „Две зимы и три лета“… — сообщал Ф. Абрамов 7 июня 1966 года Ш. Галимову, — кончил. Есть договор со „Звездой“, с „Сов. писателем“, но надежд на публикацию пока никаких: мрачно, трагично, света мало. А какой же свет, когда у меня речь идет о первых послевоенных годах? Одним словом, книга не юбилейная — ив этом все дело. И придется, видно, ей полежать, и полежать немало…»

Ленинградский обком партии смотрел на выходящие в городе писательские периодические издания как на собственный «блокнот агитатора» — партийные наставники, не чинясь, вынимали рассказы даже из верстки. А Абрамов к тому же давно ходил в «меченых». Перспективы на появление в свет романа в «Звезде» действительно были минимальные.

Больше надежд открывал «Новый мир» А. Твардовского, где Абрамов когда-то начинал статьей «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» и где были твердые единомышленники. Очевидно, по этим соображениям рукопись была отдана в «Новый мир» с минимальным разрывом во времени по сравнению со «Звездой». 21 марта 1966 года Абрамов сообщал Буртину: «…На днях сдал в „Звезду“ свой роман (наконец-то закончил), и мне хочется дождаться ответа. Ответ, разумеется, будет отрицательный, и вот тогда-то я ринусь в столицу и по делам, и просто так для проветривания мозгов».

Невольным «связным» по устройству романа в «Новом мире» стал Ю. Буртин, работавший в журнале. Первоначальное решение о судьбе рукописи зависело от члена редколлегии по отделу прозы Игоря Виноградова, представившего позже свои замечания по дальнейшей доработке романа. «Что говорят о моей книге „новомировцы“? — интересовался у Буртина Абрамов в письме от 26 мая 1966 года. — Знаю, времени прошло мало, но мне не терпится получить ответ». Судя по другому письму, ответа не было еще и 15 июня.

Дальнейшие переговоры прервала болезнь Абрамова. В июле 1966 года, в Архангельске, после купания в Северной Двине у переутомленного писателя случился сердечный приступ. Прямо с городского пляжа «скорая помощь» увезла его в больницу. Оказалось — микроинфаркт. Абрамов лежал в областной больнице. Там и отыскало его известие от Ю. Буртина, что «Новый мир» заключает с ним договор на роман.

«Спасибо за известие о договоре, — отзывался Абрамов. — Хотелось бы, очень хотелось бы довести книгу до нужной кондиции, но смогу ли? Игорю Виноградову сердечный привет» (2 августа 1966 года).

Болезнь оказалась затяжной. 3 октября 1966 года Абрамов сообщал Буртину: «За работу я еще не брался. Оказывается, инфаркт (хотя и микро) не такая уж простая штука. Но я думаю, скоро я уже смогу работать…»

Путь длиною в год и два месяца тогда еще