Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

люди OVRA следили и за ним. Доносы шли от официантов, носильщиков и даже некоторых гостей. Следили за Каприано, и доклады о его поведении регулярно поступали на стол Муссолини, который, в конце концов, приказал отсылать его с острова, когда туда приезжала Эдда. Следили и за Эддой, изо всех сил пытаясь установить, правда ли, что она при лунном свете прыгает со скалы в воду обнаженной, спит с приезжающими мужчинами и посещает вечеринки, на которых гости одеваются в костюмы диких зверей и устраивают оргии под стать древнеримским. Следили и за мутной ясновидящей мадам Кармен, которой Эдда имела неосторожность довериться и которая постоянно приставала к ней с просьбами о знакомствах и одолжениях.

Среди многих вменяемых Эдде в вину грехов ни один не был столь очевидным, как ее проблемы с выплатой карточных долгов. Но, как она отмечала впоследствии, теперь почти вся фашистская Италия, жадно питающаяся слухами, которые Боккини был не в состоянии заглушить, верила, что она переспала с сорока тысячами мужчин, что делало даже таких известных развратниц, как мадам Помпадур, Нинон де Ланкло и маркиза де Ментенон[61] на ее фоне невинными девицами или монахинями. К концу 30-х годов в лихорадочных усилиях по продвижению и восхвалению фашизма стали проявляться нотки отчаяния. Они были ощутимы в эксцессах до абсурда педантичного Стараче, в его неутомимом рвении по искоренению иностранных слов из итальянского языка. Так как никакой оригинальной идеи за доктриной фашизма никогда не стояло, и фашисты всегда лучше понимали, против чего они, чем за что. Одна за другой хаотично генерируемые в недрах МинКульПопа кампании – против слишком худых женщин, либералов, социалистов, профсоюзов, немужественных мужчин – обретали плоть и форму на страницах прорежимных газет.

Запреты на упоминание возраста Муссолини и проблем с его здоровьем становились все более и более драконовскими: все фотографии дуче, «принца молодости», перед публикацией тщательно проверялись и обрабатывались; на получавших одобрение снимках он был в воинственной позе, нередко верхом, для пущего сходства с победоносными римскими консулами. В документальных фильмах и киножурналах студии LUCE Муссолини регулярно появлялся перед «океаном» толпы. Дуче был главной кинозвездой Италии. Как он сам говорил, «попытки отделить Муссолини от фашизма или фашизм от Муссолини – самое бесполезное, самое нелепое и самое смешное, что только можно себе вообразить». Его женскую тень Эдду фотографировали только с ее согласия. Ее нежелание быть на авансцене лишь подпитывало слухи о ее тайной власти.

Раскопки могилы императора Августа в центре Рима были наконец завершены, район вокруг очищен от домов и других построек, и на их месте открылась «Августианская выставка Романита». Муссолини на ней был представлен с живым орлом – символом передачи имперских традиций фашизму. По дороге в Остию вовсю шло строительство Квартала всемирной выставки. Возводимый там новый город из гранита, мрамора и известняка был призван стать витриной «грандиозности и монументализма». Восхваляемый, с одной стороны, как совершенно исключительный, а с другой – очень человечный, «духовный отец» новой Италии Муссолини знал обо всем и все ошибки и недостатки мог исправить. «Где дуче?» – вопрошала газета Il Corriere della Sera. И сама же отвечала: «Он повсюду. Разве вы не чувствуете, что он слушает вас?». Пятьдесят человек в штате секретариата палаццо Венеция отвечали на многие тысячи адресованных ему писем, во многих из них выражалось недовольство партийной бюрократией, но почти никогда – самим Муссолини, который каким-то образом стоял выше всего этого.

Это неугомонное желание заставить итальянцев вести себя как настоящие фашисты проявлялось и в фильмах, снимавшихся на только что построенной в Риме киностудии Чинечитта. Муссолини годами называл кино l’arma più forte, сильнейшим оружием режима, и одним из лучших воспоминаний Эдды о годах в вилле Торлония были ежевечерние просмотры кинофильмов. В первые годы фашистского режима итальянская киноиндустрия находилась в полном раздрае. Хотя страна была одним из пионеров немого кино, изоляция от мировых кинорынков, растущая стоимость производства, и главным образом неспособность адаптировать новации означали, что огромный аппетит итальянцев к кино удовлетворялся Голливудом. Публика обожала Чарли Чаплина, Мэй Уэст, Кэри Гранта, восхищалась подведенными карандашом усиками, завитыми волосами и выщипанными бровями и отворачивалась от змей, крокодилов, ведьм и девиц, населявших итальянские приключенческие фильмы типа «Сильвия Зулу». В качестве противовеса влиянию свободных, раскованных американских женщин МинКульПоп настойчиво продвигал и пропагандировал образ цветущей, верной donna-madre. Герарки понимали, что кино, не злоупотребляя пропагандой, должно предлагать зрителю обнадеживающую картину итальянской жизни, культурной и образованной, в которой пустыни Африки преобразуются в сады Эдема, а деревня преподносится как воплощение подлинных итальянских ценностей. Strapaese[62], прославление родины, должно было стать противовесом иностранному влиянию.

Затем, в 1934 году, была введена серия протекционистских мер по ограничению иностранного, в первую очередь американского, импорта в Италию. Была создана подлинно радикальная школа экспериментального кино, стали издаваться посвященные кино газеты и журналы. Продюсеры и прокатчики получали гранты от государства и частных фондов, появилось профессиональное объединение, в которое вошли кинематографисты, владельцы кинотеатров, музыканты и члены LUCE. Двигателем всех этих шагов в немалой степени был 22-летний Витторио Муссолини, убедивший отца отправить его в Соединенные Штаты для переговоров с Хэлом Роучем, продюсером обожаемых Муссолини Лорела и Харди. Витторио был приглашен на чай в Белый дом и вернулся с информацией о том, что президент Рузвельт предложил организовать встречу между ним и Муссолини в нейтральных водах посреди Атлантики. Из плана этого ничего не вышло, и мечты Витторио о связях с американцами были скоро разрушены его соперниками из числа итальянских кинопродюсеров.

В сентябре 1935 года пожар уничтожил старую киностудию у ворот Сан-Джованни[63]. На Виа Тусколана заложили фундамент Чинечитта, которая в рекордный срок усилиями полутора тысяч рабочих была построена по образцу и подобию Голливуда. С рекламного плаката на итальянцев зазывно взирала грудастая, сильная, чувственная, энергичная женщина. Символично, как с восторгом писали газеты, что в день открытия 28 апреля 1937 года разразилась сильная гроза с дождем и градом, но к моменту прибытия Муссолини на студию, дуче уже купался в лучах солнца.

Так как сам Муссолини гангстерские фильмы терпеть не мог, предпочтение отдавалось производству комедий. В тематике картин и их нравственном облике проводилась политика fascistizzazione sottile, тонкой фашизации. На изображение наркотиков, сексуальной распущенности, отношений между белыми и неграми было наложен строгий запрет. В рамках этих ограничений итальянская киноиндустрия процветала. В категории telefoni bianchi (белые телефоны) – названной так в честь оснащенных белыми телефонами будуаров, где снимались многие фильмы, а белый цвет стал символом современного шика –