Читать книгу - "Другие времена. Антология - Антология"

Если я правильно отвечаю на вопросы, бабушка гладит меня по голове:

— Файна дытына! (укр. — Чудное дитя!).

Если же невпопад — подзатыльник и:

— Пся крев! Жидівська морда! (укр. — польск. — Собачья кровь! Еврейский выродок!)

К брату моему бабушка относится с большой любовью и нежностью. Он же не сын моего папы… Брат отвечал ей тем же. Я вот собираюсь у него спросить, да всё ещё не собралась: знает ли он тайну бабушки? И что он знает о том, что мама мне однажды шепнула?

Раз в месяц бабушка надевает «праздничное» платье с кружевами, красиво укладывает пышные волосы, печёт яблоки и раздаёт соседям («святая женщина!») и уезжает на богомолье во Львов. Папа кайфует!

Потом бабушка заболела. Болела тяжело и тихо. Болезнь была неизлечима и протекала быстро. Папа хотел помочь лучшими врачами, лекарствами, операцией. Не принимала. Только когда стало уже не до гонора, брала от мамы болеутоляющее…

Мама кричала и плакала навзрыд! Она схватила кухонное полотенце и рыдала, погрузив в него лицо…

— Мама, мамочка!

Я подъехала к ней на стульчике на колёсиках и тоже заплакала — было страшно… Мама оттолкнула мою руку и зарыдала ещё горше. Так я первый раз столкнулась лицом к лицу со смертью. Остального не помню. Скорее всего, меня берегли от стресса — я ведь ещё не ходила… Брат тоже плакал за бабушкой. Папа в тот день пошёл на футбол. («Не такая», глава третья «Бабушка-антисемитка»).

И наконец: хочу рассказать о том, что не зря так любила моя мама песню «Кирпичики». Дело в том, что папа был директором кирпичного завода в заштатном нашем городке!

Окна папиного директорского кабинета выходили на тёмный пруд красоты необыкновенной!

Современные дизайнеры садового ландшафта создают такие пруды искусственно, озеленяя берега плакучими ивами и тратят на это деньги заказчика. Папкин пруд был создан самой природой при некотором участии людей — просто вода, бьющая из подземного ключа заполнила воронку от авиационной бомбы, упавшей сюда во время войны, ивы выросли сами на благодатном украинском чернозёме (во время оккупации немцы вагонами вывозили этот чернозём в Германию!), а белые лебеди появились здесь вместе с новым директором кирпичного завода, который распорядился построить у пруда свой кабинет, а лебедей приобрёл неподалёку в заповедном хозяйстве.

Я не видела ничего красивее этого пруда в своей маленькой детской жизни!

— Викочка! Надевай красное платье, да, самое любимое! Дядя Вася приехал! Едешь к папику!

Дядя Вася — это папкин личный шофёр и мой личный друг. Платья у меня все в красном цвете, потому что в моей маленькой голове всё красное — это красивое.

Мама моя, не работая на производстве, называлась «иждивенкой», чем очень расстраивалась. Даже всхлипывала иногда:

— Да я же инженер-технолог, а сейчас пушусь «иждивенка»! Какая же я иждивенка! Дом, хозяйство, дети — всё на мне…

Но выбора нет: я — ребёнок-инвалид детства, мне нужен уход, и папе, как директору крупного завода, тоже нужен уход, и всей нашей домашней живности — кроликам, курам, уткам, индюкам, свинкам, козе и собаке тоже нужен мамин уход…

Дом огромный, плодоносящий сад и огород, — дела хватает всем. У мамы есть помощница, но они всё равно с трудом успевают переделать всю домашнюю работу, потому что папа — очень компанейский человек! Он садится за огромный стол в саду или на крытой веранде с друзьями, родственниками, гостями, — всегда не менее сорока человек!

Все они много едят, в меру пьют, потом очень красиво и долго поют и русские, и украинские, и еврейские песни, перемежая их репертуаром оперным и опереточным…

Соседи давно смирились, особенно после того, как папа помогает им выписать машину-другую дефицитного по тем временам кирпича…

Когда я немного подрасту, я научусь ценить эти застолья; я повстречаюсь за немыслимых размеров родительским столом с замечательными и известными людьми, — писателями, философами, министрами и футбольными звёздами! И пока я буду учиться понимать все эти ужасно умные бесконечные разговоры, я всегда буду сидеть рядом с любимым, обожаемым папкой, вжимаясь в мягкий толстенький бок и, единолично завладев его рукой, пересчитывать на ней рыжие веснушки, имя которым — миллион…

Мама шила для меня наряды изумительной красоты! Мама была портнихой от бога. Отучившись на курсах кройки и шитья в Ленинграде, когда папа короткий период времени преподавал там в Военной академии, мама сама преподавала на этих же курсах, так как имела большой талант портнихи. У неё шились даже женщины при министерских должностях из Киева. Записывались на полгода вперёд…

Рабочий день свой мама начинала часа в три ночи, чтобы успеть продвинуть заказ, пока не начинал просыпаться её огромный дом…

Так вот, вернёмся к моим нарядам. Когда мама спрашивала, какое платье мне пошить (а шила она мне их два-три на неделе!), ответ был неизменным:

— Красное!

Все смеялись, а я — так громче всех! Итак, я натягиваю любимую одёжку, дядя Вася взваливает меня на спину, — хожу я с трудом и дело это не люблю, — и идёт со мной к машине.

Я — изумительной красоты ребёнок с длинными белокурыми волосами, которые вьются крупными локонами, с огромными голубыми «мамиными» глазами, тонкой и слабой короткой «полиомиелитной» ногой и обожжённой в костре изуродованной рукой…

Скажу сразу: слёз надо мной никто не льёт, все относятся ко мне всерьёз, а к моему неумению и нежеланию самостоятельно передвигаться — как к данности.

Папа, брат и дядя Вася легко садят меня на спину, подхватывают за ноги, я обнимаю их сзади за шею, и вот она — такая желанная мобильность! Кстати, папа и брат таскали меня так лет до тринадцати, пока ноги не стали чиркать по земле… И пока брату не надоело моё бездействие, и он не начал меня учить ходить. Но об этом потом.

А сейчас мы с шофёром приближаемся к чёрной немецкой трофейный «Эмке» с красными(!) сиденьями, меня усаживают на переднее, папкино, сиденье, и «Эмка», немного пофурчав для приличия, отчаливает под шепоток соседей:

— Повезли калечку! Интересно, куда?

Этот вопрос волнует и меня. Если к папе на пруд — то такая перспектива меня в последнее время не очень радует, потому что в последние пару месяцев мой визит на пруд обычно сочетается с визитом к заводскому зубному врачу. По поводу удаления молочных зубов. А боли я не выношу, натерпевшись от врачей за свою такую ещё короткую жизнь…

Кстати, я её до сих пор не выношу. Моя мама любила повторять:

— Господи! Да как же ты жить-то будешь — с такой-то