Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

предметом заботы церковной сессии и оставались ими на протяжении последующего времени. Парадоксально, но голос церкви, поданный против распространения частного права и кровной вражды, сделал ее более эффективным средством борьбы с обычаями кровной мести и другими элементами традиционной клановой жизни, чем все королевское законодательство. Активная позиция церкви, которая вмешивалась в повседневную жизнь шотландцев, регулируя, часто довольно жестко, социальные процессы, оказалась более привлекательной, чем бездействующие протестантские авторы, обличавшие религиозную политику Джеймса.

Влияние англиканизма сказалось и в таком светском вопросе как принятие справедливых приговоров в умиротворении враждующих сторон. Первые попытки таких нововведений были предприняты в 1580-х гг., затем, более эффективные меры – в 1609 и в 1617 гг. Но все это оказалось малорезультативным. К 1625 г. суды, занимающиеся умиротворением враждующих сторон, были установлены менее, чем в четверти шотландских графств, но в большинстве своем и там были неэффективными. Архиепископ Гледстанс в перепалке с Томасом Гамильтоном в 1611 г. заметил, что «королевство на протяжении сотен лет хорошо управлялось и без этих судов». Однако, несмотря на медленно идущий процесс, изменения становились необратимы, чему способствовали как социальные процессы и королевская политика, так и все расширявшаяся популярность юридических профессий, которые стали модными среди представителей младших ветвей знатных родов, формировавших постепенно особую профессиональную идентичность и одновременно способствовавших преодолению традиционных элементов социального порядка. Хотя зачастую все это вызывало опасения у представителей местной элиты, постепенно лишавшейся свой власти, в том числе и в осуществлении судебных функций. Напомним, что параллельно этому процессу исчезновения частного права и роста государственного судопроизводства шел процесс вымывания традиции бондов, связывающих членов кланов. Хотя «договоры дружбы» все еще продолжали процветать, объединяя тех, кто преследовал общие цели, главным образом, на местном уровне, а с середины XVI в. – на национальном, что, кстати, в определенном смысле, способствовало реформации, поскольку религия также была делом всего клана. Ковенантская идеология также была частью этого процесса, поскольку она связывала сторонников одной идеи на локальном и центральном уровнях в рамках определенных представлений.

Ничего из этого не должно было сделать Шотландию даже сколько-нибудь похожей на Англию. Быстрые изменения были связаны со становлением новой политической элиты и трансформацией общественных нравов. Однако впечатление формирующегося сходства между двумя частями королевства оставалось, и члены придворной элиты его всячески культивировали. В частности, сам Джеймс в выступлении перед Палатой общин в 1607 г. заявил, что Шотландия представляет собой цивилизованную и управляемую часть королевства, и вслед за ним графы Данбар и Данфермлин старались продемонстрировать представителям английской элиты, с которыми они находились в постоянном контакте, справедливость заверений монарха. С тех пор, как король в 1605 г. резко обошелся с Джорджем, графом Хантли, своим бывшим фаворитом, Данфермлин не упускал шанса сказать Роберту Сесилю, что «это сделает всех могущественных вельмож более смиренными». Очевидная политика монарха заключалась в том, чтобы сделать своих «могущественных вельмож» кем угодно, но главное смиренными.

Справедливости ради необходимо отметить, что в период с 1603 по 1625 гг. Джеймс искренне интересовался тем, что происходит на севере, ведя постоянную переписку с членами шотландского правительства. Более того, он понимал природу шотландского королевства, шотландской власти, а также, очевидно, умел слушать своих приближенных и понимать их рекомендации, с которыми ему, очевидно, везло – граф Данбар являлся советником Джеймса с 1590-хгг. вплотьдо своей смерти в 1611 г., будучи англо-шотландским политиком, разъезжая между Лондоном и Эдинбургом, и принимая решения, важные для монарха, в наиболее ответственные периоды его правления. Граф помнил монарха, когда тот был Джеймсом VI, и, очевидно, понимал, что монарх потерял в 1603 г. И представители уже британской элиты, такие, как, например, граф Келли, выразивший свое настроение графу Мару в письме в ноябре 1623 г., были серьезно обеспокоены грядущим правлением Чарльза[207].

Предметом особой заботы Джеймса был Хайленд, северная Шотландия, составлявшая значительную часть Каледонии. В Новое время три даты определяют ее историю, являясь теми рубежами, на которых вершилась судьба королевства. С одной стороны, это падение Лордства островов с 1493 г., положившее конец попыткам создать независимую государственность на северо-западе. С другой стороны, 1746 г., когда в битве при Каллодене были разгромлены войска принца Чарли, что открыло дорогу окончательной интеграции Хайленда и всей Шотландии в британские структуры. Примерно посередине между этими двумя событиями лежит 1609 г., когда Джеймсом I были подписаны т. н. «Статуты Ионы», включавшие девять статей, каждая из которых была посвящена разным вопросам, регулировавшим общественную жизнь Северной Шотландии.

Важность Хайленда в политике шотландских и британских монархов на протяжении всего Нового времени определяется не только тем, что это была самая крупная по площади часть северного королевства. Вероятно, еще более серьезное значение регион имел в процессе формирования национальной идентичности, поскольку без полной интеграции горной Шотландии невозможно было завершить государственное объединение. Горские вожди всегда чрезвычайно ревностно относились к прерогативам короны и своим собственным владениям, где их власть основывалась на кровно-родственных связях, поэтому любые попытки вмешательства со стороны Эдинбурга, а позже и Лондона, воспринимались ими крайне враждебно.

С другой стороны, действия властей начала XVII в. в отношении Хайленда могут быть охарактеризованы как государственная политика, направленная на расширение полномочий центрального управления. В более широком контексте, это было стремление Эдинбурга, а затем Лондона, уходящее своими корнями еще в 1580-е гг., поставить под контроль горную Шотландию. С 1596 г. правительство предприняло целую серию военных экспедиций на севере с целью подавить сопротивление местных клановых вождей, при этом особое внимание уделялось положению островов, в частности, в 1598 г. возник проект колонизации Льюиса. Победа Англии в Девятилетней войне в Ольстере сделала насущной необходимость вбить клин между гэльским миром Ирландии и Шотландии. А уния 1603 г. придала усилиям, направленным на умиротворение Хайленда, более скоординированный характер.

Между 1607 и 1617 гг. был сделан целый ряд попыток регулирования ситуации в Хайленде и на островах[208]. Корни Статутов уходят, вероятно, именно в 1607 г. в кампанию «Искателей приключений с Файфа», сделавших попытку колонизировать Льюис, а также к правительственным мероприятиям в этом направлении. Идея Искателей приключений родилась в свою очередь в 1598 г., когда остров Льюис был пожалован во владение нескольким лоулендерским лэрдам, что встретило сопротивление со стороны клана Маклеодов с Люиса, рассматривавшим остров как собственные земли. В августе 1605 г. Искатели приключений сделали вторую попытку основать поселение на острове, просуществовавшее до октября 1606 г. и разрушенное усилиями того же Маклеода[209]. Однако все неудачи не прекратили попыток правительства и частных лиц, и колонизация становилась чертой повседневности Льюиса.

В начале 1607 г. Джеймсом был инициирован еще один северный проект, заключавшийся в том, что маркизу Хантли были переданы северные острова, и вельможа предложил за свой счет завоевать и подчинить островное