Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

Хотя это мгновенно сделало короля непопулярным и не способствовало закреплению унии, Джеймс считал, что, если, будучи королем Шотландии, он не воевал с испанцами, почему он должен делать это, став монархом Британии? Однако этот факт не только не способствовал росту авторитета Джеймса, но и не снизил накал антииспансикх настроений в Англии. Как бы то ни было, уже в течение года после заключения унии Англия из воинственной, гордой своими победами нации стала превращаться в миролюбивую державу. Однако для английских протестантов это было не торжеством нового миропорядка, а, скорее, показателем ослабления страны. И того, что Джеймс так рассчитывал достичь унией – формирования британский великой державы, его оппоненты стали искать в прошлом. Унылые 1590-е гг., мрачная репутация самой Елизаветы, ставшая реальностью в последние годы ее правления, – все это ныне было забыто. Уильям Камден в своих «Анналах», написанных между 1608 и 1615 гг., и Фульк Гревилл в «Наставлениях сэру Филипу Сидни», завершенных в 1612 г., рисуют идеальный образ протестантской правительницы, словно соревнуясь друг с другом в том, чтобы в сравнении ушедшей правительницы и нынешнего монарха продемонстрировать недальновидность политики Джеймса. [199]

То, что после 1603 г. британская реальность и ее восприятие разошлись, очевидно, является правдой. И основой новой реальности является тот факт, что королевство стало гораздо более могущественным игроком на европейской сцене, чем когда-либо, даже в правление Елизаветы, была Англия – вместо бездетной королевы во главе государства стоял монарх, у которого были дети, а, значит, открывалась возможность династических союзов. Однако все это воспринималось многими англичанами как то, за что они заплатили слишком высокой ценой – приглашением чужого правителя.

На всех социальных уровнях – на улицах и в театрах Лондона, на скачках в Кройдоне, при дворе монарха – англичане и шотландцы неизменно враждовали друг с другом, на вербальном, смысловом и физическом уровне. Писатели и памфлетисты, Энтони Уэлдон, Франциск Осборн, епископ Годфри Гудмен, изливались антишотландским сарказмом[200]. И примеров язвительных замечаний, подобных тем, что приводили эти авторы, можно найти множество. В такой атмосфере начиналось правление монарха, претендовавшего на то, чтобы создать государство с «одним королем, одним народом, одним законом», что должно было символизировать единую великую Британию[201]. Эта идея была столь же непопулярна в Лондоне, как и мир с Испанией.

Английская враждебность стала причиной того, что сами шотландцы стали со страхом и недоверием относиться к унии. В 1607 г., когда Джеймс выступал в английском парламенте со своей одной из наиболее зажигательных речей о преимуществах унии, шотландская ассамблея была полна разговоров, в которых звучали опасения, что Каледония превратилась в провинцию более могущественной соседки. Теперь пришло время напоминать монарху, что Шотландия – это древнее и родное Джеймсу королевство, которое не должно быть ввергнуто в «беспорядок и смущение». Однако это послание запоздало, поскольку сам проект более плотной унии был уже нежизнеспособным и в значительной мере был похоронен англичанами и, среди прочих, депутатом палаты общин сэром Эдвином Сандисом, взявшим на вооружение идею унии-инкорпорации, или «совершенной» унии, и высказывавшим мысль, что Шотландия должна быть полностью лишена своей независимости. Страхи и противоречия с обеих сторон год от года все более обострялись, хотя сам Джеймс вряд ли серьезно верил в возможность полного объединения и осознавал закономерность того, что выдвигаемые поначалу масштабные проекты должны были уступить место более скромным результатам. Но даже эти последствия должны были устраивать шотландцев, поскольку, получив двойное подданство и право свободной торговли, существовавшее до 1610 г., они в реальности приобрели больше преимуществ, чем англичане. Но это была незначительная победа.

Не менее сложно обстояло дело и с церковной политикой Джеймса – вопрос о религии был особенно важен как для монарха, так и для политики его последователей. В письме короля Роберту Сесилю от ноября 1604 г. правитель сделал одно чрезвычайно важное заявление, касающееся объединения церквей. Важность его заключается в том, что после провала законодательства, направленного на усиление унии, представленного в 1607 г., «игровая площадка» юнионистского дискурса, в рамках которой монарх мог представлять свои идеи, включала лишь рассуждения о возможности более тесной церковной унии.

Джеймс легко отклонял все попытки нарушать правовую процедуру в церковных вопросах и подчинять Шотландию Англии в делах религии. Однако часто он просто не замечал того, что могло бы нарушить эти права и привести к конфликту. Его восхищение англиканской литургией приводило, например, к тому, что он желал распространения «истинной и зрелищной церкви» на территории всего своего королевства.

Эта унификация была чрезвычайно важна для него, и, объединяя религиозные обряды, он рассчитывал создать единую религию, удовлетворяющую запросам всех. Если англиканская церковь явно нуждалась в усилении своей проповеднической миссии, то шотландской не хватало апостольского усердия. Именно поэтому для короля речь шла не просто о подчинении одной церкви другой. Это, вероятно, способно объяснить попытки Джеймса восстановить епископат в Шотландии, предпринимаемые им на протяжении 1596–1612 гг., что однако же не являлось шагом на пути унии церквей, поскольку не вело ни к церковной интеграции, ни к федеративной церковной унии. Шотландские епископы значительно отличались от англиканских, поскольку речь, очевидно, не шла о том, чтобы пойти дальше «пресвитерианского епископата», в рамках которого епископы направляли, но не подчиняли деятельность церковной сессии, они были лишь постоянными наблюдателями, но не автократичными руководителями[202]. Для Джеймса восстановление епископата преследовало три цели. Во-первых, усилить контроль над парламентом, и ради этого он реанимировал парламентские титулы епископов в 1596 г. Во-вторых, опровергнуть мельвиллианскую политическую теорию о необходимости устранения епископата. Именно поэтому когда король на встрече в Хэмптон-корте заявил, что «нет епископа – нет короля»[203], он не имел, конечно, в виду, что «нет епископа – нет монархии», а очевидно полагал, что отмена епископата будет означать ослабление светской власти. И, наконец, третье: посредством персонально назначенных епископов корона получала контроль над тем, что происходит в Шотландии, что, вероятно, для Джеймса было самым важным. Иными словами, речь шла не о стремлении к англизации со стороны Джеймса, а лишь о том, что он действовал так, как и предыдущие шотландские монархи, предпочитающие централизованный епископат любым пресвитерианским религиозным структурам. Все это вместе, очевидно, не дает нам оснований говорить о стремлении монарха к объединению и полной унификации, скорее, речь должна идти о попытках привести в соответствие две доктрины посредством устранения противоречащих друг другу правил.

Первоначально пресвитерианские священники рассматривали унию как то, что могло прекратить вражду предыдущего столетия и установить богоугодную церковную власть. Вся Европа, по их мнению, будет приветствовать «воссоединение этих королевств под единым богом