Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

Ван Клив описывает одобрение Конгрессом Филадельфийского конвента как «окончательное голосование «против» Статей Конфедерации». Континентальный конгресс решил отказаться от участия в управлении государством только потому, что считал себя неспособным проводить государственную политику, обеспечивающую эффективное управление. Конвенция в Аннаполисе также обошла стороной Конгресс, который, согласно Уставу, был единственным институтом, способным предложить реформу. Любопытно, как основатели могли одновременно апеллировать к политической легитимности в смысле личного исполнения (как бы ни была изменена) воли народа, а также, по крайней мере, явно подразумевая, признавать, что эта воля создала политическую невозможность (т. е. неспособность Конгресса реформировать себя).

В отличие от провозглашения Декларации независимости, процесс написания и принятия Конституции США был практически полностью лишен вдохновляющих эмоций. Именно страх двигал делегатами, собравшимися в Филадельфии.

Даниел Шейс с отличием служил в революционной армии, и его преданность революционным принципам не вызывала сомнений. Однако его руководство восстанием в 1786-7 гг. привело к тому, что штат Массачусетс приговорил его к смертной казни. Позже, признав его преданность революционным принципам, штат помиловал его, а федеральное правительство даже назначило ему пенсию за военную службу во время революции. Амбивалентность обеих сторон этого восстания наглядно демонстрирует неоднозначность принципов и суверенитета при переходе от колонии к штату и федеральному правительству.

В том, что делегаты посвятили свои силы и репутацию разработке новой конституции, был и страх, и расчетливая уверенность в том, что это их последний шанс сделать новую республику жизнеспособным политическим проектом. Внутри страны делегаты опасались, что народный протест против неприкосновенности частной собственности нанесет серьезный ущерб их собственным владениям и средствам к существованию, а также подорвет общее процветание общин, которые они представляли. С внешней стороны, хищнические замыслы иностранных государств угрожали самому выживанию отдельных штатов, особенно небольших, если бы они продолжали настаивать на своем отдельном существовании. Хотя делегаты часто ссылались на абстрактные понятия политического представительства, место и качество суверенитета, преимущества разделения властей между институтами, большая часть «их якобы принципиальных аргументов просто служила рационализацией выдвигаемых интересов».

Опыт народной демократии на уровне отдельных штатов после окончания войны убедил многих представителей элиты в том, что неограниченная демократия может стать, а во многих случаях и станет, угрозой для жизнеспособности республиканского правления. Основная угроза исходила от собственности и проявлялась в двух формах: печатание бумажных денег, порождавшее безудержную инфляцию, и, в связи с положениями о законном платежном средстве, обнищание кредиторов, вынужденных принимать эти деньги в счет погашения долгов, а также простой отказ платить по этим долгам вообще, независимо от формы, которую принимали деньги. Самым серьезным и печально известным эпизодом, в котором народная демократия, казалось бы, подняла свою нелепую голову, было восстание Шейса, начавшееся в августе 1786 г. и окончательно подавленное лишь в феврале следующего года, т. е. менее чем за четыре месяца до созыва Конституционного конвента.

С одной стороны, отдельные штаты могли быть сколь угодно демократически настроены, но национальное правительство не позволяло им угрожать частной собственности. С другой стороны, конструкция национального правительства, хотя и опирающаяся, как и штаты, якобы на волю народа, будет сдерживать его волю таким образом, что угрозы этим правам никогда не достигнут такого уровня.

Несмотря на инструментальные цели, создание Конституции, тем не менее, объединяло в себе трансцендентную социальную цель, волю народа и основание нового государства. Обсуждая несколько статей и сопутствующие им положения, делегаты предвкушали процесс ратификации, в ходе которого народ одобрит их работу, тем самым поставив печать на документе, который наделит новую республику суверенитетом. С одной стороны, они признавали, что в стране уже существовала политическая культура.

В этих концепциях народной воли, помимо прочего, задавался стандарт, по которому оценивалось и принималось (или отвергалось) их творчество. Таким образом, эти представления о народной воле действовали через их предвосхищение и интерпретацию этой культуры. Однако они также ожидали, что Конституция, если она будет принята, сама изменит эту политическую культуру таким образом, что, как они надеялись, новая республика станет самодостаточной, вызывая патриотические чувства, которых почти не было при создании нового государства.

С этой точки зрения делегаты делали ставку на то, что их усилия по изменению популярной культуры не приведут к фатальному подрыву ратификации. Таким образом, Конституция должна была работать сразу на нескольких уровнях, реагируя на: популярную культуру, которая, будучи импульсивной и интенсивной, имела очень короткий временной горизонт, в котором долгосрочные последствия (в частности, изменение собственных политических установок) были в основном не важны; возведение политической структуры, которая работала бы как на практике (т. е. создавала институты и институциональные отношения, обеспечивающие эффективное управление), так и в перестройке популярной культуры (т. е, Эти различные соображения привели к дискуссиям, в ходе которых изменения в одной части рабочего проекта часто влияли на отношение к другим частям, в том числе к тем, которые уже считались решенными. В результате часто возникал круговой процесс, в ходе которого некоторые разделы рассматривались и утверждались, затем вновь рассматривались и изменялись.

Поскольку делегаты принадлежали к политической элите, многие из них имели опыт разработки конституции для штатов, которые они теперь представляли на съезде. Таким образом, они в полной мере осознавали, что разработка конституции — это одновременно практический и теоретический проект, и что их разногласия отражали не только сталкивающиеся интересы, на которые они отвечали, но и неизбежную неуверенность в том, что какие-либо положения, не говоря уже о системе в целом, когда-либо будут работать так, как они планировали. Реализм, страх и прагматическое воображение решительно препятствовали сентиментальности в их рассуждениях. В самом деле, если бы не «некоторые важные стратегические просчеты их противников» в процессе ратификации, то созданная ими Конституция оказалась бы мертворожденной.

Подобная практика разработки конституции имела прецеденты. Наиболее яркий из них был создан в 1779 г., когда в штате Массачусетс были избраны делегаты на конституционный съезд, возможно, первый подобный съезд, проведенный в любой точке мира. Массачусетс установил важный принцип, поставив народ в прямую зависимость от создания нового штата и созвав для этого собрание, превосходящее по своим возможностям простой законодательный орган (который, разумеется, действовал под эгидой действующей конституции). Всенародно избранные конституционные собрания обладали властью, не ограниченной никакими другими институтами, именно потому, что (1) воля народа была высшей и (2) любое ограничение ее выражения искажало бы волю народа. Единственное исключение, которое не всегда соблюдалось в последующей практике, заключалось в том, что народ должен был ратифицировать результаты работы конвента до начала функционирования нового государства. Делегаты конституционного собрания, даже если они